Том Батлер-Боудон. 50 великих книг по философии

Уникальная возможность всего за один день познакомиться с выдающимися философскими трудами — от античных времен до современности. Сложные взгляды по целому ряду важных и вечных вопросов теперь доступны широкому кругу читателей. В книге кратко, но с замечательной ясностью объясняются и обсуждаются идеи пятидесяти великих философов: Аристотеля, Платона, Конфуция, Р.Декарта, И.Канта, Б.Спинозы, Д.Юма, Ф.Ницше, А.Шопенгауэра, Ж.-П.Сартра, Ж.-Ж. Руссо и др. Автор уделяет внимание и работам мыслителей наших дней, в том числе — Н.Н.Талеба, Н.Хомски, Г.Франкфурта, М.Сэндела. Ознакомившись с самыми важными моментами 50 великих книг по философии, при желании вы сможете изучить заинтересовавшие вас работы более глубоко. (На момент публикации этой заметки я прочитал 6 книг.)

Том Батлер-Боудон. 50 великих книг по философии. – М.: Эксмо, 2014. – 576 с.

Скачать конспект (краткое содержание) в формате Word или pdf

Купить бумажную книгу в Ozon, Лабиринте или ЛитРес

Введение

Слово «философия» происходит от греческого philo – «любовь» и sophia – «мудрость». Оксфордский словарь английского языка определяет философию как «использование рассудка и его аргументов в поисках истины и знания действительности, особенно причин и природы вещей и принципов, управляющих бытием, материальной вселенной, восприятием физических явлений и человеческим поведением».

Наверное, главный водораздел в философии проходит между теми, кто считает, что вся получаемая нами информация исходит от органов чувств (эмпирическое, или материалистическое, мировоззрение), и теми, кто полагает, что к истине можно прийти благодаря абстрактному мышлению (рационалисты и идеалисты). Первый лагерь имеет долгую историю, от скептика II века до н.э. Секста Эмпирика через англичанина Фрэнсиса Бэкона и шотландского мыслителя эпохи Просвещения Дэвида Юма до логических позитивистов XX века, включая А. Дж. Айера и философа науки Карла Поппера. Ко второму лагерю относится Платон со своей теорией нематериальных форм, образующих ткань Вселенной; Декарт, с его знаменитым разделением разума и материи; и Кант, который возродил идею «нравственного закона» в современной философии.

Философия в первую очередь связана с мышлением. С учетом человеческой склонности к ошибочным оценкам это часто означает сомнение в основах нашего знания.

Мишель Монтень провел глубокий анализ собственной личности, и пришел к выводу, что внутреннее «я» является загадкой: человеческое знание так ограниченно, что мы почти ничего не знаем о самих себе, не говоря уж о мире в целом. Мы постоянно думаем и считаем себя рациональными людьми, но на самом деле мы представляем собой массу предрассудков, софизмов и тщеславных побуждений.

«Дела, продиктованные добродетельностью, открывают путь к счастью», — сказал Аристотель. Таким образом, счастье – это не удовольствие, а побочный продукт осмысленной жизни, а смысл появляется в результате усилий и самодисциплины.

По словам Витгенштейна, философские проблемы возникают лишь в том случае, когда философы рассматривают названия идеи или концепции как дело первостепенной важности, в то время как фактически только их контекст имеет подлинное значение. В книге «Именование и необходимость» блестящий философ Сол Крипке продемонстрировал изъяны этой концепции и отметил, что смысл находится не в описаниях, а в изначальных свойства.

Маршалл Маклюэн утверждал, что средства массовой информации и технологии связи не были нейтральными изобретениями, а фактически изменили наш образ жизни. До появления алфавита главным из пяти человеческих чувств был слух; после его изобретения пальма первенства перешла к зрению. Новая медийная среда является многомерной, а информация от нее теперь поступает с такой скоростью и плотностью, что мы больше не можем как следует упорядочивать и осмысливать ее. На современных детей влияют не только их родители и учителя: они открыты всему миру.

Ханна Арендт. VivaActiva или о деятельной жизни (1958) [1]

На русском языке также были изданы другие работы автора.

Ханна Арендт, родившаяся в Германии, была одним из ведущих американских интеллектуалов XX века и приобрела известность своим исследованием о Гитлере и Сталине «Истоки тоталитаризма» (1951), а потом прославилась книгой «Эйхман в Иерусалиме» (1962), включавшим ее концепцию «банальности зла». Книга VivaActiva лучше всего представляет ее общие философские взгляды.

«Хотя люди должны умереть, они рождаются не для того, чтобы умирать, а для того, чтобы начинать новые дела»

«Природа начала состоит в том, что появляется нечто новое, чего нельзя было ожидать от всего, что происходило раньше… Новое всегда возникает вопреки законам статистики и их вероятностным оценкам, которые для всех обычных и повседневных целей граничат с определенностью; таким образом, новое всегда появляется как чудо. Тот факт, что человек может действовать, означает, что от него следует ожидать неожиданного и что он может совершать невероятные вещи».

В то время как животные могут вести себя лишь в соответствии с запрограммированными побуждениями и инстинктом выживания, люди могут действовать, выходить за пределы своих биологических потребностей и создавать новые вещи, ценность которых получает общественное признание.

Арендт предполагает, что сущность фашистских режимов заключена в отрицании «рождения в мире» или возможности совершать что-то новое, и это делает их отвратительными.

В то время как желание отомстить является автоматическим и, таким образом, предсказуемым; акт прощения, внешне противоречащий естественной реакции, нельзя предсказать заранее.

Арендт согласна с Ницше в том, что способность давать обещания и выполнять их тоже отличает людей от других животных. Наша ненадежность — это цена, которую мы платим за свободу, но мы придумали способы выполнять обещания — от норм и традиций до юридических контрактов.

За последние тридцать лет биологи и социологи пришли к выводу, что людей в гораздо большей степени, чем это считалось раньше, формирует структура их мозга, генетическое наследие и окружающая среда. Этот вывод как будто проливает ведро холодной воды на теории Арендт о действиях и решениях.

Однако с исторической точки зрения, представляющей сумму миллионов индивидуальных решений, было бы неправильно считать (как это делали Гегель и Маркс), что история человечества подразумевает определенную неизбежность. Скорее, как указал Мартин Хайдеггер, сильно повлиявший на взгляды Арендт, значение имеет отдельная личность.

Для Ханны Арендт история — это хроника превзойденных ожиданий. Люди делают поразительные вещи, которые они даже не всегда ожидают от себя.

Аристотель. Никомахова этика (IV век до и. э.)

Усердие Аристотеля и его неустанный груд по классификации всех видов знаний определяли развитие научной и философской мысли на протяжении двух тысяч лет и легли в основу рационального отношения к миру, отражающего суть западной цивилизации.

Трактат «Никомахова этика», посвященный сыну Никомаху, является лучшим проявлением нравственной философии Аристотеля. Его научные труды теперь представляют интерес главным образом для ученых, но «Никомахова этика» остается влиятельным сочинением, предлагающим рецепт добродетельной жизни, который до сих пор обсуждается и применяется на практике.

По словам Аристотеля, флейтист или скульптор достигает величия, если превосходно играет на флейте или создает прекрасные скульптуры. Успех зависит от осуществления своей функции. Наше счастье зависит от правильных решений. Мы выбираем лучшее для себя в долгосрочной перспективе, и если мы следуем по этому пути, то счастье приходит естественным образом, как побочный продукт нашей деятельности. Подлинное счастье приходит со временем благодаря работе над собой.

Аристотель считает поиск знаний одним из главных, если не самым главным источником счастья, так как он позволяет нам в полной мере проявить нашу рациональную природу. Мы должны судить о жизни человека не по его подъемам и спадам, а по добродетелям, которые он проявляет в любой ситуации. Это подлинная мера успеха. Мы можем к чему-то стремиться, но для достижения цели нам нужно принимать решения о конкретных действиях. Сходным образом мы можем верить в определенные вещи, но только действие формирует наш характер.

А. Дж. Айер. Язык, истина и логика (1936)

Благодаря «Языку, истине и логике» и другим сочинениям, Айер стал одним из главных представителей идей «венского кружка» в Великобритании и Америке. Книга, которую он написал в возрасте двадцати пяти лет, прославилась своим откровенным и даже агрессивным разоблачением метафизических взглядов, но она также касалась вопросов этики, вероятности и языка.

Принцип подтверждения (или принцип верификации) Айера гласит, что предложение имеет смысл лишь в том случае, если существуют определенные обстоятельства, при которых мы как носители языка можем согласиться с его истинностью.

Айер допускает некоторое послабление и подчеркивает, что нам достаточно подтверждать лишь возможно, а не определенно истинные высказывания. Это потому, что есть много предположений, которые мы, даже после огромного количества наблюдений, можем подтвердить лишь как возможно истинные.

Самый распространенный пример такого предположения — это общее правило, такое как «любое соединение мышьяка ядовито». Мы считаем это осмысленным высказыванием, но из-за хорошо известной проблемы индукции его можно подтвердить лишь как «возможно истинное» с учетом растущего количества наблюдений. Никакой объем наблюдений не может подтвердить, что любое соединение мышьяка ядовито, так как мы не можем экстраполировать с более чем вероятной определенностью любой конкретный пример на общий случай.

Айер также выдвинул идею эмотивизма: утверждения, связанные с моралью, являются оценочными суждениями, которыми движет эмоциональное отношение говорящего. Поскольку их нельзя подтвердить никакими объективными нравственными «фактами» или опытом, они не имеют когнитивного значения и являются бессмысленными.

Например, когда кто-то говорит: «Мэри хороший человек», он не определяет какую-либо объективную истину или ситуацию, а просто выражает свои чувства по отношению к Мэри. Как правило, слова больше говорят о том, кто их произносит, чем о «реальности».

Применяя к философии принцип верификации, Айер ставит под сомнение саму основу метафизики, эстетики, этики и теологии. Он рассматривает типичное предложение из книги по метафизике того времени, выбранное наугад из работы Ф.Г. Брэдли «Облик и реальность»: «Абсолют входит в понятие эволюции и прогресса, но сам по себе не способен на прогресс и эволюцию». Айер настаивает, что не существует ситуации, в которой можно было бы наблюдать истинность этого предложения. Более того, что вообще могут означать слова Абсолют (чем бы он ни был) и «входит в понятие эволюции»?

Книга является превосходным вступлением к изучению аналитической философии и логического

Джулнан Баджини. Уловка эго (2011)

На русском языке не выходила. Издана книга автора Свинья, которая хотела, чтобы ее съели. Занимательные философские загадки.

Концепция личности и индивидуальности играет важную роль в современной философии и психологии. Основной вопрос, на который Баджини пытается ответить, звучит так: «Что мы такое и от чего зависит наше непрерывное существование во времени?»

«Жемчужная» теория личности гласит: несмотря на то как сильно мы меняемся со временем, существует некая самость, или внутренняя сущность, которая остается неизменной. Она обладает свободой воли и даже может существовать вне тела после его смерти.

Несмотря на множество исследований, неврология (наука о человеческом мозге) не нашла такой «жемчужины»; изначальная сущность человека не находится в какой-либо отдельной части его мозга. Напротив, разные системы мозга работают совместно, придавая нам ощущение целостности и контроля над ситуацией.

Эта тяга к самоощущению необыкновенно сильна, и тому есть веская причина: мы не можем функционировать как общественные существа, не рассматривая себя отдельно от других. По словам Баджини, «уловка эго» состоит в том, что мозг и тело создают «нечто, имеющее сильное ощущение единства и целостности, из перепутанных и фрагментарных переживаний и воспоминаний». Именно потому, что в мозге нет единого центра управления, эта уловка работает.

Если у ощущения индивидуальности нет реального центра, можно ли говорить, что человек обладает «характером»? Баджини ссылается на ряд психологических экспериментов, предполагающих, что наша уверенность в собственном характере не вполне обоснованна; окружающая среда может оказывать значительно большее влияние на наши поступки. Одним из примеров являются знаменитые эксперименты Стенли Милгрэма по «подчинению авторитету», когда люди добровольно включали электрические разряды, которые, как они знали, причинят боль другим людям. Они делали это лишь ради того, чтобы удовлетворить руководителя эксперимента (подробнее см. Стэнли Милгрэм. Подчинение авторитету: Научный взгляд на власть и мораль).

«Человеческий разум дает нам возможность быть кем угодно в любое время». Представления о врожденном человеческом характере и достоинстве — не более чем мифы. В книге «Отсутствие характера» Джона Дориса отмечено, что «ситуационные факторы часто в большей степени определяют поведение, чем личностные факторы. «Многие люди ведут добродетельную и нравственную жизнь лишь потому, что обстоятельства никогда не проверяли их на прочность».

Жан Бодрийяр. Симулякры и симуляция (1981)

На русском языке эссе вышло в сборнике

«Мы живем в мире, где существует все больше информации и все меньше смысла».

В одной из своих новелл Хорхе Луис Борхес рассказал историю о картографах королевства, которые создали такую точную и подробную карту, что она расстилалась как лист по всей территории страны. По словам Бодриияра, в современном мире все, что имеет реальное значение, — это сама карта. Мы больше не живем в дуалистическом мире бытия и его подобия, реальности и концепции. «Реальное» может бесконечно воспроизводиться компьютерными программами, но, хуже того, эта новая реальность больше не соотносится с рациональной истиной.

Мы находимся в мире, который является гигантским симулякром (симуляцией, или подобием), который «никогда не обменивается на реальность, но только сам на себя».

Когда мы попадаем в мир симулякров и симуляций, трудно найти выход из него; мы едва сознаем различие между ним и реальностью.

Бодрийяр выходит за рамки типичных левых/марксистских представлений о капитализме как об аморальном общественном строе. Скорее капитализм является «чудовищным, беспринципным предприятием, и не более того».

В капиталистическом обществе мы являемся обычными потребителями. Однако для сохранения иллюзии о свободных гражданах, живущих в динамичном демократическом обществе, капитализм устраивает кризисы, мешающие нам видеть, что его образ жизни — это лишь конструкт.

Политическая власть в том виде, в каком мы ее сейчас наблюдаем, — выбор, одержимость личностью и занятиями президента и так далее, — это фарс, а все более интенсивное информационное освещение лишь показывает, что традиционной исполнительной власти больше не существует. Скорее властью становится вся система, о чем умалчивают массмедиа, поднимающие шумиху вокруг политики.

В увлекательном анализе кинематографа 1970-х годов Бодрийяр обсуждает связь между фильмами и реальными событиями. Он говорит, что инцидент на ядерном реакторе в Тримайл-Айленд в США имел свой голливудский аналог в фильме «Китайский синдром». Кинематографическое событие стало более важным, чем реальное происшествие. Такое насилие над истиной происходит в реальном мире.

Современный человек — эго не индивидуум, в той или иной степени наделенный свободой воли. Он больше похож на механизм, который потребляет и воспроизводит образы, существующие в массмедиа, рекламе и политике.

Книга «Симулякры и симуляции» послужила источником вдохновения для фильма «Матрица», предлагающего вариант того, что может случиться, если гиперреальность будет доведена до логического завершения и станет всеобъемлющей.

Симона де Бовуар. Второй пол (1949)

К сорока годам Симона де Бовуар написала несколько романов, хорошо принятых критикой, но была больше известна как спутница жизни Жана-Поля Сартра. Книга «Второй пол» посвящена не только роли женщин в истории и обществе, но и женщине как архетипу и философской категории, взаимозаменяемой с концепцией другого. Эта философская идея возвышает книгу над другими феминистскими сочинениями и делает ее особенно увлекательной.

На протяжении человеческой истории мужчины отделяли женщин от себя и придумывали для них определения, вместо того чтобы считать их такими же людьми, как и они сами. В результате, по словам де Бовуар, «женщина становится несущественной и незначительной, в то время как мужчина значителен и существен. Он субъект и абсолют, а она — это другой». Она отмечает, что термин другой можно применить к любой социальной группе, которая не считается главной.

Когда социальную группу ставят в подчиненное положение, она становится низшей из-за утраченных возможностей и унижений. Мужчины считают, что они не нуждаются в каких- либо объективных оправданиях своего чувства превосходства над женщинами. Это приводит к тому, что женщинам приходится трудиться вдвое больше, чтобы их считали равными с мужчинами.

Бремя продолжения человеческой жизни возложено на женщин. С учетом времени и энергии, необходимой для этого, женские возможности сильно ограничены, так как «женщина адаптируется к требованиям яйцеклетки, а не к собственным потребностям». От наступления половой зрелости до менопаузы она отдана на милость своего тела, меняющегося в соответствии с репродуктивными потребностями.

Хотя биологические особенности женщины дают ключ к пониманию ее жизненной ситуации, де Бовуар оптимистически замечает: «Я отрицаю, что они определяют для нее неизменную и неизбежную судьбу». Женская физиология не обрекает ее на подчиненное положение. Де Бовуар отмечает, что «тело — это не вещь, а ситуация». С такой точки зрения женские перспективы могут отличаться от мужских, но они не являются более ограниченными.

Де Бовуар приходит к выводу, что характер женщины формируется ее жизненными обстоятельствами. В обществе женщины не являются независимыми, но входят в социальные группы, определяемые и управляемые мужчинами. Многие изъяны, за которые винят женщину, просто отражают тот факт, что их горизонт замкнут и ограничен.

Иеремия Бентам. Введение в основания нравственности и законодательства (1789)

Бентам обсуждает различные принципы, ранее используемые для наставления законодателей, и поочередно отвергает их. По его утверждению, если принцип утилитаризма справедлив, то он может применяться в любой ситуации. «Утилитаризм» Милля (1863) развивал и совершенствовал идеи Бентама; это наиболее удобное сочинение для знакомства с предметом.

Одним из отвергаемых руководящих принципов является «аскетизм». Но он никогда не применялся как принцип управления. Основной массой людей движут личные интересы и желания, которые они подавляют с большой неохотой.

Другим руководящим принципом является «симпатия и антипатия»: люди выносят суждения или действуют на основе того, нравится им что-то или нет. Это глубоко ошибочный принцип, поскольку он основан не на чем-то всеобщем (как польза для людей), а только на личных предпочтениях.

Уголовное право опирается не на утилитарный принцип или на то, что является лучшим для преступника и общества, а на моральные предрассудки и представления людей о том, какие преступления считаются худшими. По замечанию Бентама, «принцип симпатии и антипатии наиболее подвержен ошибкам в направлении чрезмерно суровых наказаний». Законодатели должны поддерживать равновесие, допускающее максимальную свободу, но ограничивающее любое поведение, которое препятствует счастью других людей (тема, которую Джон Стюарт Милль развил в сочинении «О свободе»).

Бентам утверждал, что принцип утилитаризма является единственным, благодаря которому деятельность государства может быть упорядочена рациональным образом. Согласно грандиозному проекту Бентама, ни исторические, ни другие тексты не могли быть использованы в качестве основы для создания законов, так как если текст считать «авторитетным» в данном вопросе, ему без труда можно противопоставить другой текст. Только рассудок (а именно принцип утилитаризма) может служить основой для политики и законодательства.

Анри Бергсон. Творческая эволюция (1907)

Анри Бергсон был интеллектуальной звездой первой половины XX века, так как по сравнению с пессимизмом и детерминистскими взглядами большинства философов он делал акцент на творчестве, свободе воли и радости бытия. Бергсон не выказывает неуважительного отношения к научной логике, но в книге «Творческая эволюция» он обращается к тому, что считает недостатками дарвинизма и теории эволюции. Г1о его мнению, дарвинизм по существу является механистической теорией, и было бы ошибкой считать его точным описанием реальности. Хотя эволюция сосредоточена на проявлениях жизни, Бергсон уделяет особое внимание «жизненной силе», которая движет ею.

«Наша логика — это преимущественно логика твердых тел, — отмечает Бергсон — Мы естественным образом рассматриваем Вселенную в терминах вещества и механических процессов, но можно ли сказать, что такое представление приближает нас к истине? Мы привыкли сортировать вещи по категориям и втискивать жизнь в готовые формы, но любая форма дает трещину». Нам нужно пытаться получить представление о «творческом импульсе», который создает и одушевляет жизнь.

Бергсон отмечает, что мы можем описывать все виды неорганической материи в соответствии с законами физики и химии. К примеру, мы можем дать точное описание камня, изучая его. Однако формы жизни отличаются тем, что они непрерывно изменяются. Различие между формами жизни (в отличие от неорганической материи) состоит в том, что они имеют «продолжительность». Они существуют не только в пространстве, но и во времени, а время — гораздо более трудная

По контрасту искусственные или математические системы, либо факты, связанные с астрономией, химией или физикой, можно анализировать вне времени, так как здесь мы имеем дело с объектами. С другой стороны, форма жизни не поддается исчерпывающему описанию. Механистический взгляд на Вселенную гласит, что события определяются их причинами, однако для Бергсона «причина» является непостоянной величиной. Он переворачивает обычное понимание причинности, когда говорит, что значение имеют события или результаты, это они обеспечивают причину, а не причина объясняет их существование.

По замечанию Бергсона, наука «интересуется лишь аспектом повторения». Она формулирует правила, основанные на прошлых событиях, и находит закономерности в природе. При этом она все более подробно изучает предмет, разбирая его на все более мелкие части, и наконец получает «знание». Однако, по словам Бергсона, мы можем что-то узнать, лишь узнав это в целом. Восприятие целого противоречит тому, как работает наука. Это также настоящая задача философии.

Тот факт, что время не останавливается, а «продолжительность» является непрерывной созидательной силой, означает, что будущее никогда не будет предсказано полностью. Бергсон не верит в существование конечной цели или завершения, к которому движется жизнь (концепция «финализма»). Ее предназначение заключено в созидании, а ее импульс направлен на индивидуальность. Жизнь животных проста, поскольку им не приходится думать о своих действиях; они просто действуют в соответствии со своей природой. Человеческий разум обладает способностью планировать, размышлять и делать выбор (что привело к возникновению цивилизации), однако это имеет свои издержки. Сделав выбор в пользу аналитического мышления, человечество отказалось от интуиции и утратим) связь с жизненной сущностью.

Дэвид Бом. Целостность и скрытый порядок (1980)

Книга не выходила на русском языке.

Человеческий способ восприятия отдельных объектов и создания категорий является иллюзией. На самом деле реальность неразрывна и нераздельна, и все феномены представляют собой лишь пертурбации единого целого.

Дэвид Бом был одним из выдающихся физиков-теоретиков XX века. Теория де Бройля—Бома постулирует наличие «скрытых переменных величин» квантовой физики, выявляющих ее нелокальный характер (т. е. связанные частицы действуют как двойники, несмотря на огромные расстояния между ними). Космос лучше понимать, как нераздельное целое, частью которого является сознание. Лишь человеческие органы чувств воспринимают определенные феномены, создающие впечатление разделенности и автономного существования вещей, что приводит к концепции дуализма разума и вещества.

Если первым аспектом космологии Бома можно считать целостность, далее следует его концепция о явном и скрытом порядке. Явный порядок — это все, что мы можем воспринимать с помощью чувств, или «реальный мир». Там вещи существуют в своем времени и пространстве и наблюдаются отдельно от других вещей. С другой стороны, скрытый порядок находится за пределами пространства-времени и содержит «ростки» или потенциальные вероятности всего, что проявляется в реальном мире. Иными словами, порядок заключен в самом пространстве и времени и лишь иногда проявляется в наблюдаемых формах. Скрытый порядок лежит в основе вещей; явный порядок определяется как особый подкласс этой первичной реальности.

Ваше мировоззрение диктует ваше отношение к миру. Если вы воспринимаете реальность в терминах отдельных объектов, таким и будет ваш жизненный опыт. Если вы воспринимаете реальность как неделимое целое, это естественным образом изменит ваше отношение к другим формам жизни и к собственному сознанию.

В качестве аналогии Бом приводит радиоприемник, который при включении издает бессмысленный фоновый шум. «Когда мысль функционирует сама по себе, она механистична и неразумна, так как налагает на восприятие свой неадекватный и в целом бесполезный порядок, извлеченный из памяти», — пишет он. Лишь когда мысль настроена на определенную частоту (разумный порядок), она становится инструментом этого порядка и обретает смысл.

Идея Бома о том, что Вселенная представляет собой одно текучее целое, в философии называется «нейтральным монизмом». Чрезвычайно рациональный Бертран Рассел соглашался с ней и писал, что «дуализм разума и вещества является ошибкой; есть только один вид материала, из которого состоит весь мир, и в одном состоянии этот материал называется умственным, а в другом физическим» (подробнее см. Бертран Рассел. Человеческое познание, его сферы и границы).

Ноам Хомский. Понимание власти (2002)

На русском языке книга не издавалась, хотя был опубликован целый ряд других работ.

Хомский начинает книгу с дискуссии об употреблении языка и злоупотреблении языком для сокрытия несправедливых поступков. Он отмечает различие между словарным смыслом слов и их смыслом в контексте идеологической войны. К примеру, «терроризм» — это что-то, чем занимаются лишь другие. Еще одно слово, которым часто злоупотребляют, — это «защита». «Я никогда не слышал о государстве, которое признается в том, что оно совершает акт агрессии, — говорит Хомский. — Государства всегда кого-то защищают». Термины политического дискурса устроены таким образом, чтобы препятствовать размышлению о них», — пишет Хомский. По его мнению, желание Америки изображать себя защитницей демократии во всем мире является ложью; на самом деле она поддерживает только те демократии, которые ей нравятся.

При обсуждении окружающей среды Хомский указывает на противоречие между желанием людей сохранять и умножать живую природу и прибылями, которыми руководствуются корпорации.

Несмотря на риторику о расширении свобод по всему миру, Хомский утверждает, что реальная цель американской политики заключается в том, чтобы держать как можно больше государств в зависимости от США. По словам Хомский, внешняя политика США предназначена для удобства американских инвесторов, поэтому, если какое-нибудь иностранное правительство предпринимает меры, направленные в первую очередь на благо своего народа, «такому правительству придется уйти».

Хотя Америка настаивает на том, чтобы развивающиеся страны открывали свои рынки, Хомский замечает, что «в истории нет ни одной экономики, которая развивалась без обширных государственных интервенций, таких как высокие протекционистские тарифы, субсидии и так далее. Фактически все то, чему мы препятствуем в странах третьего мира, является необходимым условием для развития во всех остальных странах» (см. также Чхан Ха Джун. 23 тайны: то, что вам не расскажут про капитализм).

Хомский указывает на контраст между гигантскими оборонными бюджетами и скудными затратами на образование и здравоохранение. По его словам, дело в том, что социальные расходы «увеличивают опасность демократии». Если больше денег будет потрачено на школы и больницы, это повлияет на местное самоуправление и люди захотят принимать более активное участие в политической жизни. С другой стороны, деньги, потраченные на бомбардировщики «Стеле», не вызывают вопросов, гак как эго не оказывает непосредственного влияния на жизнь людей, и средний человек почти ничего не знает о военной авиации.

Цицерон. Об обязанностях (44 г. до и. э.)

Цицерон верил, что Вселенная управляется в соответствии с божественным планом, и каждый человек является искрой, или гранью, Бога. Поэтому плохое отношение к другим людям означает плохое отношение к самому себе. Отрицание обязанностей перед обществом или общих интересов разрушает государство. Мы общественные животные, рожденные ради взаимных благодеяний.

Люди, которые сосредоточены только на своей выгоде, для возвышения над другими проводят различие между хорошими и целесообразными поступками, но Цицерон говорит, что они глубоко заблуждаются. Правильные поступки, которые согласуются с всеобщим нравственным законом, не могут «оставить человека без пропитания». Каждый, кто пытался обмануть другого, а потом сам оказывался без средств, знает эту истину.

«Когда Фортуна улыбается и поток жизни движется согласно нашим желаниям, будем прилежно избегать любого высокомерия и гордыни, ибо уступка своим чувствам как в успехе, так и в неудаче — это признак слабости».

Цицерон ссылается на высказывание Платона о том, что «любое знание, отдельное от понятия справедливости, следует называть хитроумием, а не мудростью». Храбрые поступки, не совершенные ради общего блага, «должны называться бравадой, а не мужеством», — говорит он. Парадокс в том, что чем сильнее честолюбие, тем в большей степени человек подвержен искушению совершать любые поступки ради достижения своих целей или завоевания славы.

Республиканские идеалы Цицерона оказали глубокое влияние на «отцов-основателей» США (Джон Адамс высоко ценил его).

Конфуций. Беседы и суждения (V век до н. э.)

Конфуция можно назвать самым влиятельным философом в истории, принимая во внимание количество людей, на которых повлияли его философские взгляды, и продолжительность существования его идей. Он основал школу для обучения государственных чиновников за двести лет до того, как Платон основал свою академию, а его философия личной добродетели и политического порядка была одним из немногих литературных памятников, дошедших до нас из периода Борющихся царств в истории Китая.

Конфуцианская философия, подчеркивающая принципы семейного долга и общественного служения, в целом проповедует бескорыстие и хорошо подходит для общественного самоуправления. Человек – это его роль в обществе и отношения с обществом».

Концепция жэнь занимает центральное место в конфуцианской этике. В «Беседах и суждениях» она имеет разные смысловые значения, в том числе «благородство» и «человеколюбие». «Учитель сказал: «Благородный муж думает о морали; низкий человек думает о том, как бы получше устроиться. Благородный муж думает о том, как бы не нарушить законы; низкий человек думает о том, как бы извлечь выгоду». |

Один из учеников говорит: «Вот четыре вещи, от которых учитель был полностью свободен: он не делал поспешных выводов, не выносил произвольных суждений, не выказывал упрямства и не проявлял самолюбия».

«Когда слова получают мало порицаний, а поступки мало раскаяний, тогда можно стать чиновником».

Рецепт Конфуция для правителей о том, как приобрести уважение и избежать коррупции, был простым. Правитель должен «продвигать достойных» и закрывать путь для недостойных; тогда люди покорятся ему естественным образом, так как увидят справедливость в действии. Если происходит обратное и на первые места выдвигают недостойных, люди будут лишь презирать такой режим.

Рене Декарт. Размышления о первой философии (1641)

Рене Декарт был человеком эпохи Просвещения, сделавшим глубокий вклад не только в философию, но также в математику и естественные науки. К примеру, он дал нам концепцию картезианской перспективы и координатной геометрии и совершил открытия в оптике и астрономии (если помните, то система координат называется декартовой).

Книга «Размышления о первой философии» была попыткой точно выяснить пределы известных знаний. Книга даже сейчас производит сильное впечатление и легко читается, так как она написана лаконичным языком в манере личного общения. Первые два размышления Декарта посвящены его знаменитому «принципу сомнения». Он отмечает, что любую информацию, воспринимаемую органами чувств, можно подвергнуть сомнению. Один из очевидных примеров — когда мы испытываем яркое переживание, а потом просыпаемся и понимаем, что это был лишь сон.

Такие физические науки, как астрономия и медицина, опираются на наблюдение и измерение наших чувств, а потому им нельзя доверять. Хотя наши всевозможные суждения о мире могут быть ошибочными, и хотя мы можем постоянно заблуждаться относительно «фактов», нельзя усомниться в нашем восприятии и способности мыслить. Эта линия рассуждений привела Декарта к его знаменитому выводу: «Я мыслю, следовательно, я существую».

Объекты чувственного восприятия — вещи, которые мы видим, слышим, осязаем и обоняем, — не могут быть частью разума, заключает он, так как они воздействуют на нас независимым образом. «Я не принимаю сознательного решения услышать звук предмета, упавшего на пол; звук достигает меня независимо от моего намерения. Таким образом, звук не может возникнуть в моем разуме, но должен находиться за его пределами». Это приводит Декарта к выводу о реальности существования внешних объектов. Дуализм» между разумом и телом способствовал расцвету современной науки благодаря четкому водоразделу между наблюдателями (нами) и наблюдаемым (окружающим миром).

Ральф Уолдо Эмерсон. Судьба (1860)

Я нашел единственное издание Эмерсона на русском языке. Похоже, что очерк «Судьба» в него не входит.

Очерк «Судьба» был попыткой решить вопрос о том, до какой степени мы представляем собой результат наших собственных усилий или же являемся игрушками в руках невидимых сил. Эмерсон начинает с признания реальности судьбы и «непреодолимых предписаний», существующих в нашей жизни. Однако он также описывает «важность индивидуума» и «твердость характера» как реальные силы. Как можно примирить эти очевидные противоположности?

«Человек является тем, кем его сделала мать. Вы можете с таким же успехом спросить прялку, которая прядет льняную нить, почему она не выделывает кашемир, как и ожидать искусства стихосложения от инженера или химических открытий от разнорабочего».

Если посмотреть на историю науки, часто кажется неизбежным, что определенные открытия происходят в определенное время. Нам нравится приписывать открытия и озарения одному человеку, но обычно два, три или четыре человека одновременно приходят к сходным выводам. Истина в том, что прогресс имеет безличный характер и обладает своим импульсом движения. Отдельные люди являются взаимозаменяемыми «средствами передвижения», а думать иначе означает навлекать на себя насмешки богов.

Выдвинув сильнейшие аргументы о судьбе и накладываемых ею ограничениях, Эмерсон внезапно меняет тактику. Судьба, говорит он, сама подвержена ограничениям, так как в мире есть другая движущая сила, которую он называет «личной силой». Если судьба — это «естественная история», то личная сила является ее антагонистом. Мрачные рассуждения о судьбе бессмысленны; лишь слабые и ленивые люди готовы винить во всем свою несчастливую судьбу. Правильнее рассматривать судьбу как силу естественного хода вещей, не умаляющую нашу свободу мыслей и действий.

Мы обладаем творческой силой, которая освобождает нас, поэтому нас нужно считать не винтиками в механизме Вселенной, а соучастниками ее развития. При внимательном рассмотрении, продолжает Эмерсон, судьба — это лишь причины, которые мы не можем объяснить полностью. В конце концов, смерть от тифа казалась «волей Божьей» до того, пока кто-то не нашел способ избавиться от этой угрозы; то же самое было с цингой, которая убила множество моряков до того, как мы узнали, что ее можно остановить с помощью лимонного сока.

Эпикур. Письма (III век до н. э.)

Вышли в сборнике Древнегреческая философия. От Платона до Аристотеля. – М.: АСТ, Фолио, 2003 – С. 737–795

Философия Эпикура сводилась к простой и рациональной жизни; когда человек удовлетворяет свои минимальные потребности, он может наслаждаться дружбой и природой. Эпикур не верил в метафизические идеи, такие как «Формы» Платона, и придерживался материалистических взглядов на Вселенную. Для него имело значение то, что можно воспринимать через органы чувств. Поскольку он не верил в загробную жизнь, достижение земного счастья обретало подлинный смысл.

Эпикур считает, что Вселенная не находится под оперативным руководством какой-то небесной сущности; скорее все физические явления существовали с начала времен и продолжают случаться в соответствии с естественным ходом вещей.

Эпикур не отрицал существования богов, но говорил, что они не заботятся о мелочах человеческой жизни, а потому неправильно думать, будто у них может возникнуть желание покарать нас. Философия Эпикура стремится увести людей от иррациональных страхов и предрассудков и показать, что счастье зависит от правильного выбора.

Мишель Фуко. Слова и вещи (1966)

Наш линейный ум привык выбирать отдельную дисциплину, например, биологию или экономику, и рассматривать ее как область знаний, развивавшуюся от самых ранних концепций до наших дней. Однако это не отражает реального положения вещей. По словам Фуко, отношение людей к «науке жизни» (биологии) в XVII веке имело больше общего с их отношением к богатству и деньгам, чем к биологии в том виде, как ее понимали в XIX веке. Каждая эпистема имеет культурные ограничения и не «приводит» к другой эпистеме.

Фуко полагает, что мы не только не обладаем объективным восприятием мира, но наши системы категорий являются предположениями, которые мы составляем и принимаем на подсознательном уровне.

Фуко хотел заменить идею о конкретной науке, имеющей исходную точку и линейную историю открытий, картиной «эпистемологического пространства, присущего определенному периоду». Это заменило бы традиционную историю развития мышления, согласно которой «такой-то ученый совершил такое-то открытие и повлиял на…», аналитическим методом, который говорит нам о том, что думали или во что верили люди, жившие в определенную эпоху.

Концепция эпистем Мишеля Фуко не слишком отличается от «парадигм» научного мышления Томаса Куна. Интересно, что книга Куна «Структура научных революций» была опубликована лишь за четыре года до «Слов и вещей» — возможно, это доказывает, что знание приобретает форму преобладающих мировоззрений, о которых сам человек почти не догадывается. Обе книги рассматриваются как противоядие от нашей самонадеянности и веры в линейную модель накопления знаний. На самом деле, что бы ни составляло основу знания в любой области, оно может внезапно раскрыться и поглотить все ранее известное новыми формами «знания», происходящего из совершенно другого места.

Гарри Франкфурт. О брехне (2005)

В 2005 году эта маленькая книга, насчитывавшая всего лишь 67 страниц, внезапно стала бестселлером. Создавалось впечатление, что она отражает общественную озабоченность пропагандистской кампанией вокруг действий США и Британии во время второй войны в Ираке, но ее смысл выходил за рамки отдельных событий. Брехня окружает нас, говорит Гарри Франкфурт, профессор нравственной философии из Принстонского университета, но мы не понимаем, что это такое. Поэтому нам нужна теория брехни.

Брехня является попыткой умышленно ввести в заблуждение. Она претенциозна и осознанно неверно толкует реальное отношение к той или иной ситуации. Таким образом, брехня направлена на создание впечатления, что человек думает или верит во что-то, хотя он никогда не говорил этого. Главная цель надувательства заключается не в создании отдельной реальности через изменение фактов, а в создании ошибочного впечатления об ораторе. К примеру, большая политическая речь не направлена на объяснение реального положения дел в мире, но призвана показать оратора как большого патриота, духовного человека или поборника нравственности.

Для нормального взаимодействия с миром нам нужны факты, и когда кто-то начинает забалтывать суть вопроса, это выводит нас из себя. Мастеру брехни не нужно подтасовывать или изменять факты, потому что он может выставлять их в таком свете, который поддерживает или оправдывает его поступки. В отличие от лжеца или честного человека, мастер брехни не обращает особого внимания на факты; они важны лишь в той степени, в какой помогают ему «замести следы».

Ложь может шокировать или удивлять, но мы в конце концов принимаем ее как свойство человеческой натуры. Однако брехня, особенно когда она переходит от отдельных людей к организациям и правительствам, являет извращением человеческой природы. Отрицание «авторитета правды» в пользу всевозможных историй может привести к возвышению таких людей, как Гитлер и Пол Пот.

Сэм Харрис. Свобода воли (2012)

Похоже, книга не издавалась на русском языке, хотя в Интернете можно встретить перевод.

Свобода воли всегда была важной философской темой, но в последнее время она стала особенно «горячей» из-за новых открытий в области неврологии. Харрис проводит эксперименты, показывающие, что решение совершить простой поступок (поднять руку, передвинуть стул) принимается мозгом до того, как мы осознаем это. Следовательно, наша неврологическая структура фактически заставляет нас верить в иллюзию свободы поступков. На самом деле, говорит он, наши мысли и поступки являются прямым результатом неврологических импульсов и состояний нашего мозга.

Харрис указывает на различие между преднамеренным и непреднамеренным состоянием сознания, которые находятся под управлением разных систем головного мозга. Таким образом, сознание вполне реально. Но наличие сознательного намерения не означает, что мы обладаем свободой воли, так как «мы не знаем, что мы намерены сделать, пока намерение не проявляется в сознании». Согласно традиционным взглядам сторонников свободы воли, «человеческая воля должна волшебным образом подниматься над планом физической причинности», и наше сознательное намерение доказывает, что мы обладаем этой свободой воли. Действительно, по словам Харриса, намерения много говорят нам о человеке, но их происхождение остается полной загадкой.

Дискуссионное мнение Харриса заключается в том, что наша «атрибуция намерения» (причина, которую мы называем в качестве оправдания своих поступков) всегда ошибочна. Мы придумываем причины постфактум, чтобы отдавать приказы нашему разуму, но на самом деле мы не знаем, почему мы такие, какие есть.

Дополнение от 29 апреля 2016 г. Книга вышла на русском языке в издательстве Альпина Паблишер в 2015 г.

Г. В. Ф. Гегель. Феноменология духа (1807)

Феноменология духа» славится своей трудностью для понимания. Однако масштаб гегелевского мышления завораживает, а его идеи не так уж далеки от нынешней жизни, как может показаться на первый взгляд.

Традиционные философы рассматривают свою дисциплину как поле для соперничающих позиций. Подход Гегеля заключается в обзоре с высоты птичьего полета: он видит, что каждое из соперничающих философских учений имеет свое место и со временем обеспечивает «последовательное раскрытие истины».

В противоположность философам эмпирического и материалистического толка до и после него Гегель считал безумной точку зрения, согласно которой знание должно ограничиваться природными и физическими феноменами. Глубоко вглядываясь в мир феноменов, мы в конце концов улавливаем истину, которая стоит за ними, и получаем знание об Абсолюте.

В своих лекциях о «Феноменологии духа» Хайдеггер привлек внимание к гегелевскому различию между «абсолютной» и «относительной» реальностями. Относительное знание — это знание вещей по их отношению к другим вещам. Абсолютное знание — это знание реальности, которая существует сама по себе, безотносительно к чему-либо еще.

Гегель предлагает рецепт личного счастья. Человек становится счастливым, когда он видит иллюзорность своего индивидуального бытия и рассматривает телесный опыт лишь как временное «соглашение… с порядком вещей».

Мартин Хайдеггер. Бытие и время (1927)

Поскольку «Бытие и время» славится авторским стилем, трудным для стороннего восприятия, лучше всего читать эту книгу вместе с одним из множества превосходных комментариев. Если приступить к чтению без подготовки, у вас может возникнуть ощущение, что вы ступили на очень зыбкую почву.

Главный вопрос Хайдеггера звучал так: что такое индивидуальность? Что значит быть отдельным человеческим существом в мире, который ограничен пространством и временем?

«Впускание» является одной из главных концепций книги «Бытие и время». Человек оказывается впущенным в определенное время, место и семью не по своему выбору и посвящает жизнь поиску смысла этого «падения» в царство пространства — времени. Как я попал сюда? Почему я здесь? Что мне делать теперь?

Когда человек совершенно доволен жизнью и чувствует себя как дома, он становится неполноценным, так как это подразумевает, что он не в полной мере осознает свое бытие как случайное и глубоко таинственное явление. Подлинное величие заключается в признании тайны нашего бытия вместе с неопределенностью и всеми связанными с ней страхами и в нашем независимом выборе что-то сделать со своей жизнью.

Гераклит. Фрагменты (VI век до н. э.)

«Фрагменты» представляют собой собрание афоризмов и высказываний о природе физической Вселенной, этике и политике, но в наши дни особую силу сохраняют метафизические идеи Гераклита.

Большая часть славы Гераклита опирается на его идею, что ничто в мире не остается неизменным: «Все течет, и ничто не пребывает на месте». Самый знаменитый афоризм «Фрагментов» гласит: «Нельзя дважды войти в одну и ту же реку, ибо другие воды прибывают постоянно».

Холодное приносит тепло, теплое приносит холод, пишет он, влажное высыхает, а высохшее становится влажным. По мнению Гераклита, в материальной Вселенной, где существуют соперничающие концепции истины, конфликты неизбежны. Однако Гераклит также говорит: «Противоположность приносит согласие; из разногласий рождается высшая гармония».

Для Бога все вещи прекрасны, благи и хороши, но люди считают одни вещи правильными, а другие неправильными». Это не значит, что мы вольны поступать по своему усмотрению; скорее плохое и хорошее, правильное и неправильное являются частью Целого, которое само по себе совершенно.

Дэвид Юм. Исследование о человеческом разумении (1748)

В наши дни Дэвид Юм считается святым покровителем каждой школы философии, которая выступает за эмпиризм и отвергает метафизические рассуждения. «Исследование о человеческом разуме» благодаря своему относительно легкому и не заумному стилю является превосходным вступлением для изучения философии Юма.

Юм следовал Джону Локку и Джорджу Беркли, когда говорил, что опыт или впечатления, которые поступают к нам через органы чувств, а вовсе не логические рассуждения, должны быть основой философии.

Резко возражая Декарту, Юм отрицал существование вечных и абстрактных идей. Все концепции являются вторичными интерпретациями первоначального восприятия, или впечатлений, полученных через органы чувств; мы не можем иметь представления о чем-то, пока не испытаем этого. К примеру, мы можем лишь вообразить золотую гору (если никогда не видели ее), так как способны совместить наши предыдущие впечатления о золоте и горах.

Взгляды Юма на причинность занимают центральное место в его философии. Он отмечал, что хотя нам кажется, будто одно влечет за собой другое, наш разум просто проводит связи между вещами. Мы не можем с абсолютной уверенностью говорить, что одно приводит к другому; мы можем лишь говорить, что две вещи часто образуют «привычное совпадение».

Юм утверждает, что большая часть «человеческого знания» основана на привычках или на согласии с тем, что все остальные называют правильным или неправильным. Привычка не открывает истину, но лишь упрощает жизнь. Она позволяет нам сооружать осмысленный мир без необходимости каждую секунду воссоздавать его с помощью чувств.

Традиционную позитивистскую интерпретацию Юма можно свести к «теории регулярности»: события не имеют причинно-следственной связи, и мы можем лишь сказать, что они образуют некую регулярную схему.

Представители позитивистского лагеря поддерживают мнение Юма, что каждый, кто определяет причину и ее следствие, вынужден говорить на «бессвязном языке» (имеется в виду язык метафизики).

Уильям Джеймс. Прагматизм (1907)

На русском языке вышла в сборнике

«Прагматизм» — это собрание неотредактированных лекций, которые Уильям Джеймс читал в Колумбийском университете в Нью- Йорке в 1906–1907 годах в конце своей карьеры. Джеймс определяет прагматизм как «позицию отказа от первопричин, принципов и «категорий», якобы обусловленных необходимостью, и поворот к результатам — плодам, последствиям и фактам». Прагматизм — близкий интеллектуальный родственник утилитаризма. Оба течения с глубоким подозрением относятся к абстрактной академической философии и интересуются лишь практической ценностью идей и концепций.

Джеймс делит философов на две основные категории: эмпирики, которые хотят сводить все к голым наблюдениям, и рационалисты, которые верят в абстрактные и вечные принципы. Первые характеризуются отсутствием сентиментальности, фатализмом, безразличием к религии и часто мрачным взглядом на мир, тогда как вторые являются оптимистами, которые верят в свободу воли, духовный порядок и единство всех вещей.

Прагматизм совершенно отличается от эмпиризма тем, что он «не имеет никаких предрассудков или жестких канонов относительно того, что можно считать доказательством… он рассмотрит любую гипотезу», если будет представлена ее рациональная польза.

Даниэль Канеман. Думай медленно… решай быстро (2011)

Книга «Думать быстро и медленно» — это кульминация блестящей карьеры Канемана как научного психолога, подытоживающая его широко известные эксперименты, проводимые вместе с коллегой Амосом Тверски. Наша интуиция часто оказывается верной, но есть масса случаев, когда она вводит нас в заблуждение. Более того, мы часто слишком уверены в своих суждениях (по его словам, мы представляем собой «механизмы для поспешных выводов»); объективные наблюдатели часто имеют более точную картину ситуации, чем мы сами.

Канеман выявил два разных способа мышления: «быстрый» (Система 1) и «медленный» (Система 2). Мгновенные впечатления Канеман называет быстрым мышлением. Мы пользуемся им гораздо чаще, чем медленным и обоснованным мышлением Системы 2, которое может включать что угодно, от заполнения налоговой декларации до парковки в узком месте или попытки найти подходящий аргумент в споре.

Обе системы могут работать в тандеме. Когда Система 1 не может мгновенно решить проблему, она призывает на помощь Систему 2 с ее подробным и обоснованным мышлением для проработки проблемы и поиска ответа. Быстрые оценки Системы 1 обычно хороши, и если вы специалист в своей области, то, возможно, пользуетесь ими постоянно на основе накопленных знаний. Они экономят много времени и сил. Однако мышление Системы 1 далеко от совершенства: оно имеет систематические ошибки и его нельзя отключить.

В повседневной жизни наша неприязнь к потерям сильнее, чем наша страсть к приобретениям (точнее, в два раза).

Наш мозг может определить присутствие хищника за доли секунды, гораздо быстрее той части мозга, которая осознает увиденное. Поэтому мы можем действовать еще до того, как понимаем, что действуем. «Угроза имеет приоритет над возможностями», — говорит Канеман. Эта естественная склонность ведет к тому, что мы придаем слишком большой вес маловероятным событиям, таким как возможность пострадать от нападения террористов. Она также приводит к переоценке наших шансов на выигрыш в лотерее.

Эффект «заякоривания» лучше всего иллюстрируемый тем фактом, что число, подразумеваемое или названное вслух перед вопросом, влияет на ответ. Если, например, покупателям сообщают, что количество покупок ограничено 12 предметами, это почти всегда заставляет их покупать больше, чем они собирались сначала.

Канеман обсуждает «эффект гало», который гласит, к примеру, что если нам нравятся взгляды политика, мы также склонны думать, что он хорошо выглядит. Если мы флиртуем с кем-то на вечеринке, то более склонны называть такого человека щедрым, когда нас просят оценить вероятность его пожертвования на благотворительность, даже если мы ничего не знаем о нем. «Эффект гало» иногда резко усиливает первое впечатление, а следующие впечатления часто вообще не имеют значения.

Система 1 основана на вере и подтверждении, а не на вопросах. Этот тип мышления всегда ищет связи между событиями и их причинами, даже когда таких причин не существует. Канеман утверждает, что мы создаем «более простой и связный взгляд на окружающий мир, чем позволяет информация, которой мы располагаем». Далее он пишет, что «причинно-следственные объяснения случайных событий неизбежно оказываются ошибочными». Для того чтобы избежать этого, мы должны правильно оценивать случайные события, которые часто кажутся неслучайными.

Канеман отмечает, что иллюзорная уверенность нигде не проявляется с большей очевидностью, чем в деловом мире, где предполагается, что руководящие сотрудники оказывают решающее влияние на показатели компаний. Этот эффект обычно преувеличивается (в ту или иную сторону), поскольку мы хотим верить, что один человек имеет некую магическую формулу успеха, а одно «гнилое яблоко» может разрушить целую компанию.

Нет почти никакой разницы между «великими» примерами бизнеса, описанными Томом Питерсом и Робертом Уотерманом в книге «В поисках совершенства» и Джимом Коллинзом в книге «Построенные навечно», и деловыми предприятиями, которые в то время считались плохими или посредственными. Такие книги создают иллюзию понимания, основанную на нашей любви к историям о триумфах или поражениями.

Канеман с удовольствием развенчивает миф об экспертах фондового рынка. По его словам, выбор акций не многим отличается от броска игральных костей. Целый ряд исследований показал, что для профессии, основанной на предполагаемом мастерстве, эксперты на самом деле показывают не более чем случайные результаты, и их показатели от года к году никак не коррелируют друг с другом.

Канеман полагает, что в большинстве ситуаций простые формулы превосходят человеческую интуицию. В отличие от алгоритмов люди ужасно непоследовательны в своих оценках. Эксперты хотят принимать во внимание широкий спектр сложной информации, но обычно двух или трех параметров вполне достаточно для здравого суждения.

Один из интересных выводов Канемана состоит в том, что изучение психологии не оказывает никакого влияния на изменение образа наших мыслей и поступков. Знание статистической вероятности, подтвержденной экспериментами, не изменяет наше мнение, в отличие от конкретных происшествий, поскольку тогда мы можем сочинить правдоподобную историю, объясняющую причины и следствия.

Иммануил Кант. Критика чистого разума (1781)

Философия Иммануила Канта была продуктом эпохи Просвещения, когда все — природа, законы и политика — рассматривалось в холодном свете рассудка. Работы Ньютона, Юма, Руссо, Лейбница и Спинозы возвестили о конце суеверий и иррациональности Средних веков.

Попытка примирить физику с метафизикой могла показаться невероятным проектом, но именно такова была смелая цель «Критики чистого разума». Эта книга выросла из недовольства Канта такими эмпириками, как Юм, которые считали знанием только то, что можно подтвердить с помощью чувств, и рационалистами, считавшими человеческий разум достаточно могущественным для объяснения Вселенной. «Третий путь» Канта гласил, что рассудок действительно может завести нас очень далеко, но существуют определенные пределы. Неправильно думать, что как живые создания, существующие в пространстве и времени, мы можем знать что-то определенное о метафизических вопросах. Однако сила рассудка привела нас к метафизике точно так же, как она привела нас к естественным наукам.

Его «критика чистого разума» была обращена к нашей способности познания нематериального мира (например, Бога) с учетом ограниченности наших чувств. Книга чрезвычайно трудна для чтения, потому что Кант относился к предмету как судебный эксперт, пользуясь тонкими техническими терминами и сложными аргументами.

Центральное положение в книге занимает различие, которое Кант проводит между вечной сущностью, реальностью или «вещью в себе» и миром явлений, который мы видим вокруг нас. Мы рассматриваем себя как наблюдателей реального мира вещей (планет, мебели и т.д.) и считаем время объективным и существующим независимо от нас. Но радикальная идея Канта заключалась в том, что пространство и время не имеют независимой реальности, но представляют собой лишь человеческий способ восприятия мира.

Он также приходит к выводу, что, несмотря на невозможность рационального доказательства бытия Бога, точно так же невозможно доказать, что Бога не существует. Если нельзя рационально доказать, что какая-то вещь является хорошей и этот принцип не имеет все общего применения, то, вероятно, она не является хорошей. Эта мысль легла в основу его знаменитого «категорического императива»: «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом».

Серен Кьеркегор. Страх и трепет (1843)

Кьеркегор был зачарован историей Авраама, «отца веры» из Ветхого Завета. Бог повелел Аврааму принести в жертву своего сына Исаака для подтверждения своей веры. Исаак был не просто ребенком, а единственным сыном Авраама и Сары, который был чудесным образом подарен им в старости после многолетнего ожидания, поэтому родители особенно любили и лелеяли его. Авраам не колебался и не сомневался в требовании Бога. В последний момент, когда Исаак лежал связанным возле жертвенного костра, к Аврааму пришло видение ягненка, и он понял, что в жертву должно быть принесено животное, а не Исаак. Авраам выдержал испытание, ниспосланное Богом, и стал человеком великой веры.

По словам Кьеркегора, философия отметает веру как что-то несущественное. На самом деле философия не может что-либо сказать нам о вере, так как вера находится за пределами слов и понятий. Человек с обычным мышлением не в состоянии постигнуть действия Авраама, поскольку в таких ситуациях люди обычно реагируют по-другому.

Сол Крипке. Именование и необходимость (1972)

На русском языке книга не выходила. Вышла другая книга автора Витгенштейн о правилах и индивидуальном языке

Книга «Именование и необходимость» представляет собой серию из трех лекций, прочитанных 29-летним Крипке в Принстонском университете в 1970 году, которую он опубликовал без комментариев. Хотя книга небольшая, ее нелегко понять.

«Эссенциалистская» теория Крипке гласит, что существование Бенджамина Франклина определяется не чем иным, как фактом его существования. Хотя это утверждение кажется слишком очевидным, оно открывает водораздел между двумя взглядами на «необходимость». В то время как для философов аналитическо-дескриптивного направления (Фреге, Рассела, Витгенштейна и Джона Сирла) личность зависит от ее точного описания, Крипке говорил, что личность представляет собой лишь связь «между чем-то и собой».

Теория Крипке перекликается с идеями Джона Стюарта Милля: Милль утверждал, что наименования означают сущность, а не обозначают ее. Человек есть тот, кто он есть — он имеет сущностные качества, — и никакие точные языковые описания не могут ничего добавить, отнять или доказать применительно к его личности. Названия сами по себе ничего не описывают; это всего лишь средства передачи факта существования во времени.

На протяжении почти всего XX века в философии преобладало мнение, что лишь языковой анализ может отделить подлинное от ложного и осмысленное от бессмысленного. Крипке продемонстрировал, что если дескриптивизм имеет изъяны и язык нельзя использовать для исчерпывающего описания сути вещей, то его нельзя считать ядром философии.

Томас Кун. Структура научных революций (1962)

Объем этой монографии составляет лишь 170 страниц, но книга разошлась тиражом более одного миллиона экземпляров, была переведена на 24 языка и стала одной из самых цитируемых работ всех времен в естественных и общественных науках. Ее успех был очень необычным для академического сочинения и стал потрясением для самого Куна. Главную ценность для многих областей знания имела общая идея парадигм, согласно которой одно мировоззрение приходит на смену другому.

Учебники по истории науки описывают постепенное накопление фактов и теории, возникшие в результате успешных экспериментов, которые привели к росту познаний в определенных областях. Но правда ли, что наука развивается таким плавным путем? Центральное место в его аргументации занимает идея, что ученые продвигаются вперед, не просто описывая работу природы, но действуя в рамках парадигм знания, которые, когда они оказываются не в состоянии объяснить существующие феномены, заменяются новыми парадигмами. Кун определяет парадигмы как «общепризнанные научные достижения, которые в течение определенного времени моделируют проблемы и их решения в научном сообществе».

Чем эта идея научного прогресса отличается от других? Традиционный взгляд на науку заключается в существовании фактов об окружающем мире и людей (ученых), открывающих эти факты. Однако факты не существуют без наблюдателя, а это значит, что интересы наблюдателя имеют первостепенное значение для того, что составляет современную науку. Более того, научный прогресс лишь частично связан с открытием новых фактов; он также включает изменение нашего отношения к тому, что считается уже известным.

Одно из открытий Куна состоит в том, что парадигмы могут обладать внутренней целостностью и давать ответы на большинство вопросов, задаваемых в определенное время, но вместе с тем быть фундаментально ошибочными. Парадигма начинает рушиться, когда она больше не может эффективно решать поставленные перед ней задачи. Ученые постоянно получают «неправильные» ответы. Когда парадигма находится в кризисе, становится возможным прорыв к новой парадигме, такой как коперниковская астрономия взамен геоцентрической теории Вселенной, или специальная теория относительности Эйнштейна.

Цель обычной науки состоит не в открытии чего-то нового, а в уточнении существующей парадигмы и в приведении природы к полному соответствию с теорией. С другой стороны, научные революции — это «разрушающие традицию дополнения к регламентированным действиям обычной науки». Новые теории не просто представляют новые факты, но глубоко изменяют наше отношение к этим фактам. В свою очередь, это приводит к пересмотру существующих теорий и «поистине революционному процессу, который редко совершается одним человеком и никогда не происходит за одну ночь».

Поскольку смена парадигмы является не рациональным процессом, а скорее разрывом между отношением к науке двух разных партий, парадигмы не соревнуются друг с другом. Они не могут прийти к согласию о методологии решения проблем и даже о языке, необходимом для их описания. Сущность парадигм состоит в тесной связи с людьми, которые создают и отстаивают их, и каждая из них, по сути дела, представляет собой отдельный мир.

Парадигмы не бывают плохими или хорошими; они дают нам линзу, через которую мы смотрим на мир. Мы должны объективно рассматривать любые парадигмы и допускать возможность того, что наши «истины» могут быть лишь предположениями.

Готфрид Лейбниц. Теодицея (1710)

Слово Теодицея было изобретением Лейбница, совмещавшим греческие слова teos (Бог) и dike (справедливость). Название книги отражает намерение автора — объяснить, как Бог может допускать зло, несмотря на свое всемогущество. Если Бог совершенен, то любой мир, который Он создает, тоже должен быть совершенным, даже если на человеческом уровне создается впечатление несовершенства. Однако Бог не мог сделать нас совершенными, поскольку тогда Он бы создал других богов. Таким образом, существуют разные степени совершенства вещей; люди являются примером не извращенной божественности, а ограниченного совершенства.

Иногда зло бывает необходимым для того, чтобы мир двигался в нужном направлении. Мир, где есть зло, может быть лучшим из возможных, даже если он не всегда хорош для каждого человека. Бог дал людям свободу действий, поэтому его вмешательство и исправление злодеяний до того, как они произошли, или сразу же после этого отменило бы такую свободу и привело к «умалению мира».

Даже если будущее предопределено Высшим Существом, то, по словам Лейбница, это не мешает нам вести благонамеренную и разумную жизнь и создавать новые поводы для добрых дел. Остальное можно оставить на усмотрение Бога. Важной частью работы Лейбница было примирение католической и протестантской веры, и книга «Теодицея» была задумана как общехристианское сочинение.

Джон Локк. Опыт о человеческом разумении (1689)

Либеральные взгляды Джона Локка нашли выражение в «Двух трактатах об управлении», которые были блестящей защитой индивидуальных свобод и естественных прав людей в противоположность «божественному праву королей». Трактаты оказали сильное влияние на французских революционеров и основателей США, а концепция Локка о стремлении к счастью даже вошла в американскую конституцию.

Локк был философом очень современного типа. Он отказался от построения большой системы ради желания определить пределы знания для одного человека. И, как и нынешние философы, он был очень чувствителен к точности языка.

Со времен Аристотеля существовало общее мнение, что есть определенные принципы или универсальные истины, которые считаются верными «по общему согласию» и, следовательно, должны быть врожденными или внутренне присущими человеку. Но Локк утверждает, что люди не обладают врожденным знанием, а больше похожи на чистый лист бумаги. Любое знание приходит к нам через зрение, слух, обоняние, вкус и осязание, а идеи или концепции формируются в результате чувственного опыта.

В терминологии Локка «простые» идеи — это основные ощущения, получаемые через органы чувств. Например, прикасаясь ко льду, мы ощущаем холод. Эти простые идеи лежат в основе любого количества более сложных и абстрактных идей об устройстве мира. Локк разделяет вещи в соответствии с их первичными и вторичными качествами. Например, первичные качества камня, которые остаются истинными, даже если не воспринимаются, — это его размер и движение. Его вторичные качества, такие как чернота или твердость, которые связаны с восприятием.

Во времена Локка нравственность считалась врожденной (люди рождаются добрыми или злыми). Он попытался доказать, что нравственность не может иметь универсальную природу, указывая на огромные различия между отдельными людьми и целыми народами. По его словам, принципы кажутся врожденными лишь потому, что «мы не помним, когда мы приняли их». Дети впитывают все, что им говорят, и начинают сомневаться лишь в зрелом возрасте. Каждый человек находит свой путь к свободе и самостоятельно испытывает разные истины на прочность, чтобы не подпасть под чужое влияние.

В книге Локк делает попытку объяснить вопросы сознания и индивидуальностью. По Локку индивидуальность основана не только на веществе, которое постоянно изменяется, но и на внутренней организации.

Никколо Макиавелли. Государь (1513)

Трактат «Государь» был написан для члена флорентийского правящего рода Медичи в попытке получить работу. Трактатом можно пользоваться как эффективным пособием для любого современного лидера, который стремится к достижению по существу благородных целей — или, на более общем уровне, как одну из великих книг о философии власти.

Макиавелли не верил в то, что с учетом человеческой природы возможно существование доброго правительства или совершенного государства. Его взгляды на политику и религию принадлежат к двум разным сферам. Все «хорошее» следовало отнести к области религии и частной жизни, в то время как эффективность правителя должна оцениваться по его virtu, решительной силе и властности, необходимой для построения государства. Для поддержания мира и порядка и сохранения чести государства бывает необходимо совершать такие поступки, какие обычный гражданин не может себе позволить.

«Государь, если он желает удержать в повиновении подданных, не должен считаться с обвинениями в жестокости. Учинив несколько расправ, он проявит больше милосердия, чем те, кто по избытку его потворствует беспорядку. Ибо от беспорядка, который порождает грабежи и убийства, страдает все население, тогда как от кар, налагаемых государем, страдают лишь отдельные лица».

По деликатному выражению Макиавелли, существует разница между насилием, применяемым для создания или сохранения прочного государства, и бесцельной жестокостью, применяемой лишь для сохранения власти правителя.

Лидер всегда одинок и несет тяжкое бремя ответственности. Такова природа власти.

Маршалл Маклюэн. Медиа – это массаж (1967)

На русском не выходила, хотя вышел целый ряд других работ.

Медийные технологии настолько изменяют нашу личную, политическую, эстетическую, этическую и общественную жизнь, что «никакая часть нашей личности не остается нетронутой и неизменной».

Телефоны и Интернет позволяют нам иметь сотни друзей и связей по всему миру. Хотя мы до сих пор пользуемся алфавитом, новые средства коммуникации помогают нам оказывать гораздо большее влияние на других людей, а мы, в свою очередь, подпадаем под их влияние.

До появления алфавита главным из пяти человеческих чувств был слух; после его изобретения пальма первенства перешла к зрению.

Студентов в области информационных технологий часто критикуют за «бездумную сосредоточенность на средствах или процессах» вместо содержания.

Ребенок, растущий в современном медийном мире, подвергается влиянию не только своих родителей и учителей. Он открыт для всего мира.

Маклюэн указывает, что технология каждой эпохи влияет на образ мыслей и усвоенные реакции людей, которые становятся несовместимыми со следующей эпохой. Новые технологии не просто ломают старый коммерческий порядок, но делают бесполезными целые мировоззрения.

В новом мире: «…новые роли или виды работы, распределенные в средствах электронной коммуникации, все больше напоминают обучение, преподавание и «человеческие» услуги…» Это очень похоже на современную экономику фрилансеров, «консультантов» и «экспертов».

Медийная среда также приводит к фундаментальным политическим переменам. Благодаря телевидению и другим средствам массовой информации мы можем наблюдать за происходящим в любой точке мира в реальном времени и реагировать на это. Эмоции выплеснулись на экраны, и бедственное положение одного человека могут почувствовать миллионы других людей.

Идея о малочисленных группах, которые начинают играть все более активную роль в обществе, была подхвачена Ноамом Хомски. Если люди имеют доступ к информации и могут выражать свои взгляды в медийном пространстве, то они получают определенную власть над традиционными политическими партиями или большими корпорациями.

Джон Стюарт Милль. О свободе (1859)

Как найти правильный баланс между личной свободой и государственным контролем? Книга Милля стала политическим аналогом «Богатства наций» Адама Смита, так как в ней дано правомерное определение личной свободы и ограничений для правительства. По мнению автора, свобода обеспечивает индивидуальное самовыражение, но приводит к тому, что и общество в целом осуществляет свой потенциал, так как все вопросы открыты для обсуждения, благодаря чему общественный и научный прогресс происходит быстрее.

В своих рассуждениях Милль точно предсказывает появление коммунистических режимов XX века, где несогласные с новыми общественными нормами подвергались «перевоспитанию». Такие режимы, говорит он, сосредоточены на порабощении души и разума. В демократическом обществе жизненно важно провести черту между необходимостью общественного контроля и свободой человека думать как угодно и верить во что угодно. Власть большинства не обеспечивает всеобщей нравственности; скорее это выражение предпочтений, преобладающих в обществе.

Это приводит Милля к его знаменитому критерию, или принципу гарантирования свободы и непричинения вреда: «Принцип этот заключается в том, что люди, индивидуально или коллективно, могут справедливо вмешиваться в действия человека только ради самосохранения. Каждый член цивилизованного общества только в таком случае может быть справедливо подвергнут какому-нибудь принуждению, если это нужно, чтобы предупредить с его стороны действия, вредные для других людей. Личное же благо самого индивидуума, физическое или нравственное, не составляет достаточного основания для какого бы то ни было вмешательства в его действия».

Гонения на Сократа и Иисуса свидетельствуют о глупости попыток регулировать образ мыслей и религиозные убеждения. Теперь они считаются двумя величайшими фигурами в истории человечества. Если в каждую эпоху существуют люди, которые считались плохими, а теперь стали хорошими, то нужно понимать, что первоначальное общественное мнение часто оказывается ошибочным. Нация становится великой не из-за насаждения всеобщего порядка, но благодаря личным свободам и открытым дискуссиям. Именно это позволяет лучшим умам совершать величайшие открытия.

Успех Европы — это результат поощрения и воспитания индивидуальности, по контрасту с мировоззрением китайцев и японцев, согласно которому все должны подчиняться одним правилам. Милль повторяет, что правительство должно вводить законы не «ради общего блага», а лишь для предотвращения непосредственного вреда. Гарвардский профессор Роберт Нозик в своей классической работе «Анархия, государство и утопия» (1974) очертил контуры правительственных полномочий: защита жизни и имущества, надзор за выполнением контрактов и общественных обязательств. Все остальное подразумевает ограничение прав и свобод.

Сочинение «О свободе» лучше всего рассматривать как манифест открытого общества.

Мишель Монтень. Опыты (1580)

Мишель Монтень задался вопросом: если у него есть какие-то знания или мнения, то на чем они основаны? «Что я называю собой?» Монтень воспользовался словом essai, что значит «опыт», то есть проверка нашего представления о мире и о самих себе. Его собрание эссе представляет собой нечто вроде автобиографии. В общем тоне его «Опытов» любопытство преобладает над всеми остальными чувствами.

Самое длинное эссе, «О самомнении», вероятно, является лучшим из всех и может быть подытожено в следующем высказывании: «По моему мнению, высокомерие складывается из чересчур высокого мнения о себе и чересчур низкого мнения о других».

Собственный опыт наблюдения за людьми говорит ему, что мы часто заблуждаемся даже в самых простых вещах. Монтень удивляется, почему мы должны так сильно доверять тем, кто «объясняет причины разливов и засух на Ниле». Если мы так плохо знаем самих себя, говорит он, то почему «факты» об устройстве Вселенной должны считаться достойными доверия?

Монтень скептически относится к притязаниям других людей на уверенность и знание абсолютной истины. По замечанию Уильяма Джеймса в трактате «Прагматизм», претензии философов на объективность их теорий имеют слабое обоснование, так как философия чаще всего отражает характер самого мыслителя. Монтень тоже понимал, что так называемая объективная наука и философия часто бывают лишь проекцией человеческого ума, а попытки скрыть свое личное мнение означают только то, что человеку есть что скрывать.

В политике Монтень критически относится к идее Макиавелли, что сильный правитель должен быть мастером интриг и обмана; за первоначальной выгодой неизбежно последуют потери. Он цитирует Цицерона: «Ничто не может сравниться с достоинством и благонамеренностью».

Главным человеческим талантом Монтень считает гибкость и умение приспосабливаться к обстоятельствам. Поскольку жизнь неравномерна и непостоянна, было бы безумием придерживаться жестких взглядов и попадать в рабство к самим себе.

Любому, кто собирается написать автобиографию, будет полезно почитать Монтеня; он узнает, что менее интересно описывать «как я это сделал», чем «что я при этом испытывал». Иными словами, человек, живущий в конкретное время, более интересен своими мыслями и взглядами, а не поступками.

Айрис Мердок. Суверенность блага (1970)

Похоже, что на русском языке не издавалась, хотя вышло довольно много романов автора. В Интернете можно найти перевод этой книги с непонятным статусом.

Айрис Мердок, более известная как писательница (журнал Time включил роман «Под сетью» в список 100 лучших книг XX века), также написала два важных философских сочинения — «Метафизика как путеводитель по морали» и «Суверенность блага». Вторая работа была написана, когда в моду вошел экзистенциализм, который считался интеллектуальным наследником западной философии. Мердок отвергает модные теории бихевиоризма и утилитаризма из-за их сосредоточенности на внешних результатах, а не на развитии внутренних качеств. Название книги соотносится с платоновской концепцией Блага, бесформенной реальности или порядка, лежащего в основе Вселенной, о котором люди могут иметь лишь смутное представление, но к которому они стремятся всю жизнь, обычно не сознавая этого.

В то время, когда психоанализ считался «объективной наукой», раскрывающей историю личности, Мердок скептически относилась к идее о том, что психоаналитик мог быть беспристрастным наблюдателем и судьей человеческих поступков. (Время доказало ее правоту: теперь психоанализ считается субъективной дисциплиной и находится за рамками традиционного терапевтического лечения.)

Мердок считает, что экзистенциализм слишком сосредоточен на человеческой личности, а утилитаризм предлагает людям жить в соответствии с «повседневными потребностями и здравым смыслом», где отсутствуют какие-либо нравственные ориентиры. По словам Мердок, в мире «Логико-философского трактата» Витгенштейна нет места для нравственных суждений, так как о них нельзя сказать ничего, имеющего практическую ценность.

Человеческая мораль — это абсолютно реальное и значимое качество, на осознание которого иногда уходит целая жизнь. «Изменения морали и нравственные достижения приходят медленно; мы не можем мгновенно изменять себя».

«Свобода, — пишет Мердок, — это не избавление от какого-то бремени, не влекущее за собой последствий, а дисциплинированное преодоление самого себя. Скромность — это не самоуничижение… а одна из наиболее трудных и важных добродетелей, состоящая в неэгоистическом уважении к реальности».

Фридрих Ницше. По ту сторону добра и зла (1886)

Добро и зло придуманы людьми: «В природе нет моральных феноменов, есть только их моральная интерпретация». Если это так, то мы можем жить в соответствии с нашим естественным желанием, быть сильнее, иметь больше, делать лучше и не слишком беспокоиться о других людях. По словам Ницше, эгоизм, включая уклончивость, недоверие и любовь к притворству и иронии, — это признак здоровья, а людей, которые стремятся к чистой и объективной истине (в религии или философии), можно назвать душевнобольными.

Его поразительная и эмоционально заряженная, легкая для восприятия проза резко контрастирует с современными сухими и чрезмерно специализированными академическими сочинениями.

Философы исходят из предпосылки, что «определенность ценнее неопределенности, а иллюзия менее ценна, чем истина». Такие оценки частично обусловлены нашей потребностью в определенности, необходимой для выживания. Феномен, который большинство людей считают осознанным мышлением, на самом деле является инстинктом. Мы думаем гораздо меньше, чем нам хотелось бы верить. Философы любят не мудрость вообще, а собственную мудрость. В центре каждого мировоззрения находится нравственная позиция, а «знание» — всего лишь костюм, в который ее наряжают.

Ницше полагал, что философы ошибаются, когда утверждают, что сильнейшим инстинктом живых существ является инстинкт самосохранения, или выживания. Скорее их главная цель заключается в разрядке своей силы.

Мы хотим жить не ради самой жизни, но ради проявления нашей силы. Тем удивительнее звучит мнение Ницше о свободе воли, подытоженное в следующем высказывании: «Я никогда не устану подчеркивать один небольшой факт: мысль приходит, когда «она» хочет, а не когда «я» этого хочу».

Мы считаем, что наши решения лежат в основе нашего успеха, но это равнозначно вере в то, что правитель страны один отвечает за все ее успехи или неудачи, как будто не существует других факторов.

Ницше считает, что люди слишком много думают, в то время как им нужно освободить свою инстинктивную волю к власти и созиданию. Природа сверхчеловека заключается не в размышлениях и рассуждениях, а в энергичных действиях.

Современный человек превыше всего ценит жизнь, свободную от страха и боли. Это печальное следствие нашего упадка. Мы должны погружаться в жизнь, несмотря на риск, и не делать поблажек никому.

Ницше презирал демократию с ее принципами «равноправия и сочувствия ко всем страдальцам», гак как считал, что попытка уравнять возможности лишает людей условий, в которых они могли бы стать великими.

К сожалению, неприязнь Ницше к «расовому смешиванию», а также отказ от традиционной морали и демократических ценностей сделала его сочинения привлекательными для нацистской идеологии (хотя он не был антисемитом).

В книге есть два раздела афоризмов. Например, «Мысль о самоубийстве — сильное утешительное средство: с ней благополучно переживаются иные мрачные ночи».

Блез Паскаль. Мысли (1660)

Блез Паскаль обладал блестящим научным умом. Благодаря своей переписке с Ферма Паскаль разработал теорию вероятностей и сделал крупный вклад в математическую философию. Он изобрел гидравлический пресс и медицинский шприц, а также ясно продемонстрировал принцип работы ртутных барометров. Закон Паскаля связан с единицей давления, а его знаменитое пари способствовало развитию теории игр, решений и вероятностей. Язык компьютерного программирования Pascal назван в его честь.

Пари Паскаля. В создании своего пари Паскаль опирался на блестящее знание математической теории вероятностей. Он начинает с вопроса, существует ли Бог. Такой вопрос не может иметь рационального ответа и прямого подтверждения. Тем не менее он предлагает заключить пари на истинность бытия Бога. По его мнению, было бы безумием не испытать свой шанс в игре с потенциально огромным выигрышем («вечная жизнь и счастье») и ничтожным проигрышем (признание своей неправоты).

«Мысли» включают известное различие между математическим и интуитивным разумом. Человек, обладающий математическим разумом, привык к четким и безоговорочным принципам, поэтому он не доверяет интуитивному знанию.

Интуитивные принципы — или, если хотите, законы жизни — «скорее ощущаются, чем наблюдаются», и более того, «труднее всего приобщить к ним тех людей, которые сами не воспринимают их». Тем не менее они совершенно реальны.

Платон. Республика (IV век до н. э.)

В трактате «Республика» содержится описание идеального государства, а также теория справедливости, объяснение «трех частей души» и знаменитая аллегория пещеры. Кроме того, эго один из лучших примеров «сократовского метода» — диалоги в форме вопросов и ответов, которые приводят читателей к неизбежным выводам. (Критика идей Платона можно найти в книге Карл Поппер. Открытое общество и его враги.)

Главкон полагает, что люди ведут себя справедливо, лишь когда боятся, что их застигнут с поличным, и не интересуются справедливостью как таковой. Сократ отвечает, что справедливые поступки — это не дополнительная возможность для выбора, а ось, вокруг которой должно вращаться бытие человека; без благонамеренных поступков жизнь становится бессмысленной. И хотя справедливость абсолютно необходима для человека, она также лежит в основе построения хорошего государства.

Платон разделяет человеческую душу на три части: рассудок, дух и желание. Рассудок надзирает над душой и стремится делать лучший выбор; он наделяет нас способностью принимать решения и уравновешивается нашей совестью. Дух порождает честолюбие и предприимчивость, но также является источником гнева, гордыни и стыда. Желание — это лишь основная потребность в еде, сне и сексе. Человек становится справедливым, когда обуздывает свой дух и желание с помощью рассудка, который, в свою очередь, руководствуется знанием Блага в его универсальной форме.

Платон описывает недостатки разных государственных учреждений своего времени — тимархии, олигархии и тирании, — но большая часть его усилий сосредоточена на афинской демократии. Афинские лидеры получали власть, рассказывая избирателям то, что от них хотели услышать, вместо предложения реального плана действий. В результате появлялось «приятное для всех, беззаконное и недолговечное правительство, распределяющее блага поровну. Альтернативой Платона был элитный корпус философов-правителей, чьей единственной целью была работа на благо государства.

Платон считал, что надлежащее управление государством должно осуществляться не торговцами, воинами и ремесленниками, но лишь теми, кто имеет более широкие представления о благе для общества.

Платоновская аллегория пещеры — это ценное напоминание о том, что большинство из нас проводят жизнь, гоняясь за тенями и веря во внешние качества вещей, когда за поверхностным миром ощущений находится вечное царство истины.

Карл Поппер. Логика научного исследования (1934)

Философия и наука больше не могли двигаться по пути поиска новых доказательств какой-либо теории; это делало исследование недостаточно тщательным. Настоящий философ или ученый должен работать над самоопровержением, пытаясь найти пробелы и уязвимости в любой существующей теории. Лишь тогда знание будет достойно своего названия.

Поппер считал, что в философии науки существует огромная брешь, связанная с индуктивным мышлением. Индуктивные рассуждения берут за основу какую- либо частность и движутся от нее к общим выводам. Например, если все лебеди, которых мы видели, были белыми, мы постулируем возможность того, что лебеди бывают только белыми. Но достаточно даже одного черного лебедя для доказательства ошибочности этого предположения (черные лебеди были открыты в Австралии), и мы понимаем, что индуктивное мышление имеет серьезные изъяны.

Теорию нельзя считать реальной, если не существует способа проверки ее ложности. Более того, поскольку Поппер не верит в индукцию, он утверждает, что теории никогда не бывают абсолютно и полностью доказуемыми.

«Наука не покоится на твердом фундаменте фактов. Жесткая структура ее теорий поднимается, так сказать, над болотом. Она подобна зданию, воздвигнутому на сваях. Эти сваи забиваются в болото, но не достигают никакого естественного или «данного» основания. Если же мы перестаем забивать сваи дальше, то вовсе не потому, что достигли твердой почвы. Мы останавливаемся просто тогда, когда убеждаемся, что сваи достаточно прочны и способны, по крайней мере некоторое время, выдержать тяжесть нашей структуры».

Джон Ролз. Теория справедливости (1971)

Поскольку в своих рассуждениях о личной свободе Ролз следует за Джоном Стюартом Миллем, его книга не призывает к перераспределению богатства и власти на социалистический манер. Она в первую очередь сосредоточена на равенстве возможностей.

Как политический философ, Ролз испытал сильное влияние традиционных теорий «общественного договора» в изложении Локка и Руссо, где граждане добровольно поступаются частью свобод в обмен на общественный порядок и государственную защиту.

Ролз предлагает свои принципы, которыми может руководствоваться справедливое общество:

• В нем должны существовать основные свободы (т. е. свобода слова, свобода собраний и свобода вероисповедания).
• Неравенства, которые неизбежно следуют из этих свобод, распределены так, чтобы приносить наибольшую выгоду тем, кто оказался в наихудшем положении, включая равенство возможностей.

Первое «приоритетное правило», поддерживающее эти принципы, состоит в том, что свободу можно ограничивать лишь в том случае, когда она влияет на другие свободы. Второе приоритетное правило состоит в том, что справедливость всегда важнее, чем эффективность или практическая польза. Более конкретно: равные возможности важнее, чем достижение определенного итога для общества в целом или того, что правительство считает благом для народа. Отдельная личность важнее общей массы, так как любая выгода, которую может получить общество (в утилитарном смысле слова), всегда должна быть вторичной по отношению к равенству шансов для каждого человека подняться наверх.

Для защиты от сползания в нищету мы можем выбрать общество, где есть разумный шанс на хорошую жизнь независимо от положения в обществе и высокая вертикальная мобильность. Это рациональное решение не только для нас самих, но также для нашей семьи и будущих поколений.

Общественные учреждения должны существовать не только для обеспечения порядка и защиты собственности, но и для достижения наиболее справедливых решений. Для Ролза высшее благо не может быть основано на ограничении или утрате свобод для некоторых людей.

Существующие учреждения плохи тем, что создают для людей неравные условия не из-за каких-то особых достоинств, но лишь благодаря удачной исходной позиции или по праву рождения. Главная задача общественной справедливости состоит в устранении дискриминации людей на основании фактов или характеристик, над которыми они властны. Идеальное общество не может быть основано на абсолютном равенстве. Неравенство в социальном статусе или благосостоянии может возникнуть лишь после того, как все получили абсолютно равные шансы.

По словам критиков, хотя Ролз справедливо указывает на приоритет свободы, на самом деле его теория служит рациональным обоснованием для государства социальной защиты, которое доводит до крайности принцип равенства возможностей. С другой стороны, философия Ролза создает превосходную альтернативу для индивидуалистических политических идеалов в стиле Айн Рэнд, которые, по мнению многих комментаторов, в равной мере развращают общество и граждан.

Жан-Жак Руссо. Об общественном договоре (1762)

Руссо последовал примеру Джона Локка и Томаса Гоббса, отвергавших принцип «божественного права» как основу для монархического правления. Как и они, Руссо считал, что носителем высшей власти является народ. Однако если Гоббс и Локк подразумевали, что лидер должен получать некое согласие на управление страной, то Руссо подходил к делу в буквальном смысле: если власть действительно принадлежит народу, то сам народ должен управлять страной.

Общественный договор, или пакт Руссо, основан на идее, что «независимо от неравенства сил и умственных способностей люди становятся равными по праву рождения и взаимному договору». Политическое равенство и свобода — это не «природные», а гражданские права, необходимые для построения нового общества. Руссо считал, что свобода невозможна в отсутствие законов: «Свобода заключается не столько в проявлении нашей собственной воли, сколько в независимости от воли других людей; более того, она подразумевает независимость других людей от нашей собственной воли».

Передавая часть своих прав государству, человек может обнаружить, что его личная воля отличается от воли общественного собрания. Гражданский пакт между человеком и государством требует, чтобы люди, которые «отказываются подчиниться общей воле, должны быть ограничены в своих действиях». В другом месте Руссо выражается еще более ясно: такой человек должен быть «принужден к свободе». Здесь Руссо, который может показаться убежденным демократом, проявляет склонность к авторитарности.

Предупреждение Руссо о нездоровом характере общества с поляризацией взглядов и фракций, где никто не хочет подчинить свое личное мнение общественному благу, относится ко многим современным демократиям, построенным на духе соперничества, а не сотрудничества. Он говорит о важности народных собраний, принимающих реальное участие в работе правительства по образцу швейцарской государственной модели, в которой он вырос.

Бертран Рассел. Завоевание счастья (1930)

На русском языке книга не выходила. Есть перевод фрагментов. Издано более 10 книг автора на русском языке.

По словам Рассела, главной причиной его счастья было «уменьшение внимания к самому себе»: «Интерес к себе… не приводит к какой-либо творческой деятельности. Интересуясь собой, вы можете вести дневник, ходить к психоаналитику или, возможно, стать монахом». Путь к счастью открывается, когда забота об интересах и благополучии других людей становится более важной, чем забота о себе.

Несчастье как состояние души основано не только на вещах, которые происходят с вами. Оно является результатом ошибок нашего мышления и мировоззрения. Психологические причины несчастья многочисленны и разнообразны, но наиболее распространенной является запрет на удовлетворение нормальных потребностей в раннем возрасте.

По словам Рассела, усилия человека в еще большей степени, чем фактический успех, являются необходимым условием для достижения счастья. Детские развлечения должны включать занятия, требующие усилий и изобретательности, поэтому пассивные занятия, такие как походы в кино или театр, нужно сводить к минимуму. Для ребенка полезно культивировать «плодотворную монотонность» вместо того, чтобы постоянно давать ему новые стимулы.

Чем больше вещей интересуют человека, тем больше у него шансов стать счастливым.

Настоящее счастье редко бывает возможным без самоуважения. Человек, который стыдится своей работы, редко уважает самого себя.

Рецепт счастья, предлагаемый Расселом, включает в себя несколько ингредиентов, наиболее важный из которых он называет золотой серединой между усилиями и смирением. «Счастливый человек — эго человек, не страдающий от внутренней расщепленности, чья личность не разделена в себе и не противопоставлена окружающему миру».

См. также Бертран Рассел. Человеческое познание, его сферы и границы.

Майкл Сэндел. Справедливость (2009)

В 1980-х годах Сэндел возглавил критику Ролза и идеи современных либералов об «абсолютных правах личности», предложив взамен мировоззрение, признающее важную роль общества в нашей жизни. Для Сэндела современный акцент на личной свободе вступает в противоречие с моральными и политическими обязательствами, которые мы тоже высоко ценим. По его мнению, наивно думать, что личные нравственные ценности не могут или не должны играть роль в современной политике.

Именно об этом предупреждает Славой Жижек в книге «Жизнь в конце времен»: чрезмерная политкорректность и либеральное отношение к чужим взглядам представляют скрытую угрозу. Общество должно иметь некое представление о моральном направлении своего развития. «Мнимое уважение», как его называет Сэндел, порождает возмущение и приводит к ответной негативной реакции. Для большей политической зрелости мы должны оспаривать убеждения других людей, а также быть готовыми изменять наши собственные убеждения.

По мнению Сэндела, большинство ошибок в современной жизни связано с проникновением рыночного мышления в чуждые ему области. Сэндел напоминает об изъянах утилитарного мышления; существуют вещи, которые мы не можем определить в соответствии с их «пользой». Они ценны сами по себе, а не как средство для достижения чужого счастья. Книга «Справедливость» может привести к пересмотру ваших убеждений и сомнению в ваших предрассудках. В любом случае, она показывает, что быть потребителем и быть гражданином — не одно и то же.

Жан-Поль Сартр. Бытие и Ничто (1943)

Экзистенциализм часто сводится к карикатурной фразе «жизнь бессмысленна», но его самый известный представитель Жан-Поль Сартр на самом деле был одним из величайших защитников человеческой свободы. Но прийти к такому пониманию нелегко из-за стилистической трудности и объема его самого важного сочинения «Бытие и Ничто».

Почему люди так одержимы своими взаимоотношениями? Сартр говорит, что хотя каждый из нас обладает индивидуальным сознанием, нам нужны другие люди, которые видят нас и «делают нас реальными». Проблема во взаимоотношениях состоит в том, что мы пытаемся превращать других свободных людей в объекты, что в принципе невозможно. Из этого следует, что наш лучший шанс на счастье или на успех во взаимоотношениях — это признание свободы другого человека несмотря на естественное желание «владеть» им.

Артур Шопенгауэр. Мир как воля и представление (1818)

Главным немецким философом того времени был Гегель, но сварливый Шопенгауэр презирал его самого и его идеи: «Не позволяйте обманывать себя таким философам, как Гегель, которые сейчас могут показаться правыми, но со временем будут развенчаны. Вместо этого я предлагаю вам учение, которое будет верным и непреходящим».

Питер Сингер. Жизнь, которую вы можете спасти (2009)

На русском языке не выходила. Мне известна единственная книга автора, изданная на русском языке – Гегель. Краткое введение.

На многочисленных примерах Сингер показывает, что хотя «большинство из нас считают своим долгом уменьшить страдания невинных детей даже высокой ценой для себя», мы делаем это лишь в том случае, когда ситуация разворачивается прямо перед нами. Но если мы хотим жить в соответствии с этим утверждением, то интуицию нужно заменить логикой. Если люди умирают от нехватки еды, воды или медицинской помощи, и вы можете помешать этому, не принося больших жертв, то вы должны это сделать.

В ответ на мнение, что нам нужно заботиться о близких людях, прежде чем задумываться об остальном мире («благотворительность начинается с дома»), Сингер признает, что желание делиться с семьей, друзьями и соседями является для нас более естественным, но не более оправданным с этической точки зрения.

Бенедикт (Барух) Спиноза. Этика (1677)

«Этика» Баруха Спинозы стала новаторским сочинением в западной философии, поскольку в то время, когда теология господствовала безраздельно, она предоставила натуралистический, или научный, взгляд на Вселенную. Она также стала руководством для рационального, а не религиозного подхода к жизни. По мнению Спинозы, мир управляется строгими физическими законами, не допускающими чудес, и не имеет какой-либо конечной цели. Впоследствии это представление поддержало теорию Дарвина об эволюции, управляемой механизмом бесцельного естественного отбора.

Люди, которые считают, что события могли бы происходить иначе, глубоко заблуждаются, пишет Спиноза. Поскольку «порядок вещей остается скрытым от нас», мы не можем понять, что на самом деле является необходимым или невозможным. Поэтому мы ошибочно верим в случайность.

Спиноза также пытается разрушить представление о том, что Вселенная была создана для человечества. Этот предрассудок означает, что мы должны клеить на все ярлыки хорошего или плохого, порядка или хаоса, тепла или холода, красоты или безобразия. На самом деле, если все было создано божественной субстанцией, то все сущее изначально хорошо. Мы не можем определить мир с помощью наших реакций или суждений; они говорят лишь о том, кто мы такие. Даже неприятие порядка является иллюзией, так как все сущее и есть порядок.

Спиноза создает платформу для современного научного мировоззрения, показывая, что нам нужно как можно более объективно изучать Вселенную, отказываясь от нашего антропоморфизма.

Мы не должны слишком эмоционально относиться к чему-либо, потому что все идет «так, как должно быть». Вместо этого мы должны создать механизм для преодоления страстей, основанный на простом принципе: одну эмоцию можно преодолеть с помощью другой, не менее сильной эмоции. Таким образом, ненависть преодолевается «любовью или великодушием… но не ответной ненавистью». Спиноза называет «рабством» такое состояние, когда мы находимся в плену у своих чувств и не можем преодолеть их с помощью рассудка. «Грех» не существует в природе, а понятия добра и зла «формируются общественным согласием». Иными словами, грех — это неподчинение установленным законам или правилам. Спиноза говорит, что когда мы подвергаем анализу сильную эмоцию, ее эффект исчезает.

Нассим Николас Талеб. Черный лебедь (2007)

«Черным лебедем» Талеб называет событие, которое происходит вопреки всем ожиданиям и оказывает чрезвычайно сильное влияние. Интересно, что люди пытаются объяснить его задним числом, как если бы оно было абсолютно предсказуемым.

Эффект «черных лебедей» усиливается, так как мир становится все более сложным. Сочетание малой предсказуемости и мощного воздействия создает проблемы для человеческого ума, так как наш мозг приучен к сосредоточению на видимом и известном. Героями Талеба как «скептического эмпирика» являются Дэвид Юм, Секст Эмпирик и Карл Поппер. Он очень критично относится к философии, сосредоточенной на изучении языковых проблем. По его словам, она интересна, но не имеет ничего общего с реальным миром, где людям приходится уживаться с неопределенностью.

Наш разум, говорит Талеб, страдает от «триады затмения»:

• Ложное понимание: мы считаем, что лучше понимаем происходящее в мире, чем это есть на самом деле.
• Ретроспективное искажение: мы приписываем вымышленный смысл событиям после того, как они происходят, и называем это «историей».
• Переоценка фактов, статистики и категорий: мы не должны обманывать себя, полагая, что они могут предсказывать будущее или хотя бы давать нам точную картину настоящего.

Талеб не может удержаться от указания на «гносеологическое высокомерие человеческой расы», включая директоров компаний, которые считают, что успех их предприятий принадлежит им, а не зависит от множества других факторов, включая слепую удачу. Такие фантазии поощряются в школах бизнеса, говорит он.

Смысл не в предсказании «черных лебедей», а хотя бы в минимальной психологической подготовке к их появлению.

Сама книга «Черный лебедь» — это микрокосм аргументов Талеба о сложности современного мира: в ней чрезвычайно много информации и поразительных вызовов для нашего мышления, и ее трудно свести к аккуратному резюме. Лучше самостоятельно прочитать ее, хотя бы ради многочисленных примеров, для которых здесь не нашлось места. Обобщение исключает возможность случайного открытия, а именно такие открытия имеют наибольшее значение для нашей жизни и карьеры.

Людвиг Витгенштейн. Философские исследования (1953)

Книга «Философские исследования» была опубликована после смерти Витгенштейна. Как он пишет в предисловии, она была составлена из мыслей, замечаний и высказываний, которые часто перескакивают с одной темы на другую. Поскольку она состоит в основном из мысленных экспериментов и словесных игр, ее гораздо проще читать, чем «Трактат», и автор не стремился к такой точности, как в предыдущем сочинении.

Определения не имеют значения по сравнению со смыслом; иными словами, язык не определяет границы нашего мира. Он не имеет жестких правил и объективной логики, как надеялись доказать философы. Язык — это социальная конструкция, игра со свободными правилами, которая развивается вместе с обществом. При посещении незнакомой страны, кроме языкового барьера, мы не ощущаем внутреннего родства с людьми просто потому, что их видение мира совершенно отличается от нашего. Мы чувствуем, что они «не говорят на нашем языке» — то есть на языке смыслов, а не слов.

Славой Жижек. Жизнь в конце времен (2010)

На русском языке книга не выходила.

Бестселлер «Жизнь в конце времен» объемом 500 страниц содержит драматическое предположение о том, что глобальный капитализм достиг своей кризисной точки, и Жижек называет четырех «Всадников Апокалипсиса», которые возвещают о конце существующего порядка: экологический кризис (который он считает сильно недооцененным); последствия биогенетической революции (рынки и правительства не могут контролировать или регулировать ее, и она приводит к новому разделению общества между теми, кто может оплачивать генетические и другие манипуляции для умственного и физического усовершенствования, и всеми остальными); борьбы за сырье, пищу и воду, а также «взрывной рост социального расслоения и неравноправия».

Структура «Жизни в конце времен» следует «пяти этапам горя» Элизабет Кюблер-Росс: отрицание, гнев, попытка торговли, депрессия и молчаливое согласие.

По словам Жижека, проблема капитализма отчасти заключается в том, что он отошел от своих протестантских корней и превратился в культуру взаимной зависти и потребительства. Это значит, что всевозможные общественные проблемы и противоречия люди пытаются решить с помощью денежного обмена.

Спасение планеты и людей рассматривается как нечто второстепенное по сравнению со спасением банков и капиталистического строя. Таким образом, капитализм нужно рассматривать как идеологию, угрожающую нашему выживанию в долгосрочной перспективе.

Замечание Бодрийяра о том, что значение имеет внешний облик, а не реальность, можно считать мнением Жижека о современной эпохе. Необходимость поддерживать этикет любой ценой — это признак идеологии.

 

[1] Здесь и далее я привожу названия книг в соответствии с изданиями на русском языке. – Прим. Багузина