Перейти к содержимому

Социальная риторика против рыночной экономики

Уходите без оглядки от любого, кто скажет вам, что деньги — зло. Эти слова — колокольчик прокаженного, лязг оружия бандита. С тех пор как люди живут на земле, средством общения для них были деньги, и заменить их в качестве такого средства может только дуло автомата.
Айн Рэнд

Книгу Айн Рэнд «Атлант расправил плечи» я прочитал два года тому назад. Книга произвела на меня сильное впечатление. И не на меня одного! Стоит упомянуть, что в США существует Институт Айн Рэнд, пропагандирующий ее идеи.

На просторах рунета отношение к творчеству Айн Рэнд не однозначное: можно встретить как восторженные отзывы, так и негативные. В плюс можно записать тот факт, что Альпина Паблишер выпустила около 10 ее книг, притом некоторые уже выдержали несколько изданий.

Недавно разговорился с приятелем на работе, и я рекомендовал ему прочитать «Атланта…». Ему понравилось. В частности, он отметил сцены, в которых описываются сборища бизнесменов, не выдерживающих конкурентной борьбы, и ищущих поддержки у политиков. Эти бизнесмены ратуют за введение преференций, ограничений конкуренции, защиту существующих производств и тому подобное. Всё это, естественно, прикрывается социально значимыми лозунгами «сохранения рабочих мест», «равного доступа к ресурсам», «справедливого вознаграждения» и т.д. Мой приятель заметил, насколько это актуально в свете сегодняшних мировых тенденций. И он, и я придерживаемся либеральных экономических взглядов, поэтому, быть может, идеи Айн Рэнд нам и близки! Действительно, на фоне современной социалистической риторики, разворачивающейся во Франции и целом ряде стран Европы (не говоря уже о возрастании роли государства в нашей стране), тексты Рэнд звучат столь актуально.

Я думаю, что вы вместе со мной с удовольствием прочтете отрывок из «Атланта…», а если вы раньше не читали этого романа, рекомендую!

Скачать заметку в формате Word

Она сидела на подлокотнике кресла лицом к Джеймсу Таггарту, расстегнув пальто, под которым был помятый дорожный костюм. Эдди Виллерс сидел в другом конце кабинета, время от времени делая пометки в блокноте. Он занимал должность специального помощника вице-президента компании по грузовым и пассажирским перевозкам, и его главной обязанностью было оберегать ее от пустой траты времени. Дэгни всегда приглашала его на подобные совещания, чтобы потом ему ничего не нужно было объяснять. Джеймс Таггарт сидел за столом, втянув голову в плечи.

— Вся Рио-Норт от начала до конца — груда металлолома. Дела обстоят намного хуже, чем я предполагала. Но мы спасем ее, — сказала она.

— Конечно, — ответил Таггарт.

— На некоторых участках путь еще можно отремонтировать. Но лишь на некоторых и ненадолго. Первым делом проложим новую линию в горах Колорадо. Через два месяца у нас будут новые рельсы.

— Разве Орен Бойл сказал, что сможет…

— Я заказала рельсы в «Реардэн стил». Эдди Виллерс подавил возглас одобрения. Джеймс Таггарт ответил не сразу.

— Дэгни, почему бы тебе не сесть в кресло по-человечески? Ну кто так проводит совещания? — сказал он раздраженно.

Она ждала, что он скажет дальше.

— Так значит, ты заказала рельсы у Реардэна, я правильно тебя понял? — спросил он, избегая встречаться с ней взглядом.

— Да, вчера вечером. Я позвонила ему из Кливленда.

— Но совет директоров не давал на это разрешения. Я не давал разрешения. Ты не советовалась со мной.

Она подалась вперед, сняла трубку со стоявшего на столе телефона и протянула ее ему:

— Позвони Реардэну и отмени заказ. Таггарт откинулся на спинку кресла:

— Я не говорил, что хочу отменить его. Я вовсе этого не говорил, — сказал он сердито.

— Значит, заказ остается в силе.

— Этого я тоже не говорил. Дэгни повернулась к Эдди.

— Эдди, скажи, пусть подготовят контракт с «Реардэн стил». Джим подпишет его. — Она достала из кармана пальто скомканный листок бумаги и бросила его Эдди: —Здесь условия контракта и все необходимые цифры.

— Но совет директоров не… — начал было Таггарт. Дэгни перебила его:

— Совет директоров не имеет к этому никакого отношения. Они больше года назад дали тебе разрешение на закупку рельсов. У кого их покупать — это уже твое личное дело.

— Мне кажется, было бы неверным принимать подобного рода решение, не дав совету возможности высказать свое мнение. Не понимаю, почему я должен брать на себя всю ответственность.

— Я беру ее на себя.

— А как насчет расходов, которые…

— У Реардэна цены ниже, чем в «Ассошиэйтед стил».

— Да, а как же быть с Ореном Бойлом?

— Я расторгла контракт. Мы имели на это право еще полгода назад.

— Когда ты расторгла его?

— Вчера.

— Но он не звонил мне, чтобы я подтвердил это.

— Он и не позвонит.

Таггарт сидел, уставившись в стол.

Дэгни спросила себя, почему он так негодует из-за того, что им придется работать с Реардэном, и почему его негодование приняло такую странную уклончивую форму. Компания «Реардэн стил» вот уже десять лет была главным поставщиком рельсов для «Таггарт трансконтинентал». Пожалуй, даже дольше, с тех пор, как выдала плавку первая Домна на сталелитейных заводах Реардэна, когда президентом «Таггарт трансконтинентал» был еще ее отец. Десять лет «Реардэн стил» исправно поставляла им рельсы. В стране было не так уж много компаний, которые в срок и качественно выполняли заказы. «Реардэн стил» была одной из этих немногих. Дэгни подумала, что, будь она сумасшедшей, то пришла бы к выводу, что ее брат потому так не хотел иметь дело с Реардэном, что тот всегда относился к работе с невероятной ответственностью, исполняя все в срок и предельно качественно. Но она не стала делать такой вывод — ни один человек не может испытывать такие чувства.

— Это несправедливо, — сказал Таггарт.

— Что несправедливо?

— Что мы из года в год отдаем все наши заказы только «Реардэн стил». Мне кажется, мы должны дать такую же возможность кому-нибудь другому. Реардэн в нас не нуждается. У него и без нас хватает клиентов. Наш долг — помогать набрать силу тем, кто помельче. А так мы просто-напросто укрепляем монополиста.

— Не говори ерунды, Джим.

— Но почему мы должны заказывать то, что нам нужно, именно в «Реардэн стил»?

— Потому что только там мы всегда это получаем.

— Мне не нравится Генри Реардэн.

— А мне он нравится. Но, в конце концов, какое это имеет значение? Нам нужны рельсы, а он единственный человек, который может их нам поставить.

— Человеческий фактор тоже очень важен. Но для тебя такого понятия просто не существует.

— Но мы же говорим о спасении железной дороги, Джим.

— Да, конечно, конечно, но ты абсолютно не принимаешь во внимание человеческий фактор.

— Абсолютно.

— Если мы закажем у Реардэна такую большую партию стальных рельсов…

— Это не стальные рельсы. Они будут сделаны из металла Реардэна.

Она всегда старалась не показывать своих чувств, но на этот раз вынуждена была нарушить это правило и громко рассмеялась, увидев, какое выражение появилось на лице Таггарта после ее слов. Металл Реардэна представлял собой новый сплав, созданный им после десяти лет экспериментов. Реардэн недавно выставил свой сплав на рынок и до сих пор не получил ни одного заказа. Таггарт не мог понять резкой перемены в голосе Дэгни, когда та внезапно перешла от смеха к резко-холодному тону:

— Перестань, Джим. Я прекрасно знаю, что ты сейчас скажешь. Никто никогда не использовал этот сплав. Никто не советует его применять. Он никого не интересует, и никто не хочет его покупать. Тем не менее, наши рельсы будут сделаны именно из металла Реардэна.

— Но… но… никто никогда не использовал этот сплав! Он с удовлетворением отметил, что она замолчала. Ему нравилось наблюдать за эмоциями людей; они были как красные фонарики, развешанные вдоль темного лабиринта человеческой личности, отмечая уязвимые точки. Но он не мог понять, какие чувства способен вызывать в человеке металлический сплав и о чем эти чувства могут свидетельствовать. Поэтому он не мог извлечь никакой пользы из того, что заметил в лице Дэгни.

— Лучшие специалисты в области металлургии весьма скептически оценивают сплав Реардэна, допуская, что…

— Прекрати, Джим.

— Ну, хорошо, на чье мнение ты опираешься?

— Меня не интересует чужое мнение.

— Чем же ты руководствуешься?

— Суждением.

— Чьим?

— Своим.

— Ну и с кем ты советовалась по этому поводу?

— Ни с кем.

— Тогда что же ты, черт возьми, можешь знать о сплаве Реардэна?

— Что это лучшее из всего, что когда-либо появлялось на рынке.

— Откуда ты это знаешь?

— Потому что он прочнее стали, дешевле стали и намного устойчивее к коррозии, чем любой из существующих металлов.

— Ну и кто тебе это сказал?

— Джим, в колледже я изучала машиностроение. И я понимаю, когда вижу дельную вещь.

— И что же ты увидела?

— Реардэн показал мне расчеты и результаты испытаний.

— Послушай, если бы это был хороший сплав, его бы уже использовали, но этого никто не делает. — Он заметил, что она вновь начинает сердиться, и нервно продолжил: — Ну откуда ты знаешь, что он хороший? Как ты можешь быть в этом уверена? Как можно так принимать решения?

— Кто-то же должен принимать решения, Джим.

— Кто? Я не понимаю, почему именно мы должны быть первыми. Решительно не понимаю.

— Ты хочешь спасти Рио-Норт или нет? Он не ответил.

— Если бы у нас было достаточно денег, я бы сняла рельсы по всей линии и заменила их новыми. Их все необходимо заменить. Долго они не протянут. Но сейчас мы не можем себе этого позволить. Сначала надо расплатиться с долгами. Ты хочешь, чтобы мы выкарабкались, или нет?

— Но мы все еще лучшая железная дорога в стране. У других дела идут еще хуже.

— Значит, ты хочешь, чтобы мы продолжали сидеть по уши в долгах?

— Я этого не говорил. Почему ты всегда все упрощаешь? И если уж ты так обеспокоена нашим финансовым положением, то я не понимаю, почему ты хочешь выбросить деньги на Рио-Норт, когда «Финикс —Дуранго» перехватила весь наш бизнес в этом районе. Зачем вкладывать деньги в эту линию, если мы совершенно беззащитны перед конкурентом, который сведет на нет все наши усилия, и уничтожит результаты наших капиталовложений.

— Потому, что у «Финикс —Дуранго» прекрасная железная дорога, но я хочу сделать Рио-Норт еще лучше. Потому, что если будет нужно, я перегоню «Финикс — Дуранго», только в этом не будет необходимости: в Колорадо вполне хватит места, и каждая сможет заработать кучу денег. И я готова заложить компанию, чтобы построить дорогу к нефтепромыслам Вайета.

— Я сыт по горло этим Вайетом. Только и слышишь: Вайет – то, Вайет – се.

Ему не понравилось, как она повела глазами и какое-то время сидела неподвижно, глядя на него.

— Я не вижу особой необходимости в принятии скоропалительных решений, — обиженно сказал он. — Просто скажи мне, что тебя так тревожит в настоящем положении дел нашей компании?

— Последствия твоих действий, Джим.

— Каких действий?

— Твой эксперимент с «Ассошиэйтед стал», длящийся уже больше года, — раз. Твой мексиканский провал —два.

— Контракт с «Ассошиэйтэд стил» был одобрен советом директоров, — поспешно сказал он. —Линия Сан-Себастьян построена тоже с ведома и одобрения совета. К тому же я не понимаю, почему ты называешь это провалом.

— Потому, что мексиканское правительство собирается при первом удобном случае национализировать ее.

— Это ложь. — Его голос чуть не сорвался в крик. — Это всего лишь грязные слухи. У меня есть надежный источник в самых верхах, который…

— Не стоит показывать, что ты напуган, Джим, — сказала она с презрением.

Он не ответил.

— Сейчас бесполезно паниковать. Единственное, что мы можем сделать, — постараться смягчить удар. А это будет жестокий удар. Потерю сорока миллионов долларов не просто пережить. Но «Таггарт трансконтинентал» выдержала много жестоких потрясений, и я позабочусь о том, чтобы мы выстояли и на этот раз.

— Я отказываюсь, я решительно отказываюсь даже думать о возможности национализации Сан-Себастьян.

— Хорошо, не думай об этом.

Некоторое время она молчала. Он сказал, огрызаясь:

— Не понимаю, почему ты из кожи вон лезешь, чтобы помочь Эллису Вайету, и в то же время утверждаешь, что не надо помогать бедной стране, которой никто никогда не помогал.

— Эллис Вайет не просит моей помощи, а мой бизнес состоит не в том, чтобы кому-то помогать. Я управляю железной дорогой.

— До чего же ограниченно ты на все смотришь! Не понимаю, почему мы должны помогать одному человеку, а не целой стране.

— Я не собираюсь никому помогать. Я просто хочу делать деньги.

— Это очень непрактичная позиция. Жажда личного обогащения уже в прошлом. Сейчас всеми признано, что интересы общества в целом должны ставиться во главу угла в любом коммерческом предприятии, которое…

— Долго ты еще собираешься разглагольствовать, чтобы уйти от главного вопроса?

— Какого вопроса?

— Контракта с «Реардэн стил».

Он не ответил. Он молча рассматривал ее. Она, казалось, вот-вот упадет от усталости, ее стройная фигура сохраняла вертикальное положение лишь благодаря прямой линии плеч, а плечи не опускались лишь благодаря сознательно огромному напряжению воли. Ее лицо нравилось немногим: оно было слишком холодным, а взгляд — слишком пристальным. Ничто не придавало ей очарования мягкости и нежности. Она сидела на подлокотнике кресла, и ее красивые, стройные ноги, болтавшиеся перед глазами Таггарта, раздражали его. Они противоречили той внутренней оценке, которую он давал собеседнице.

Она сидела молча, и он был вынужден спросить:

— Ты что, вот так, не раздумывая, решила позвонить и сделать этот заказ?

— Я решила это еще полгода назад. Я ждала, пока Хэнк Реардэн подготовит все для начала производства.

— Не называй его Хэнком. Это вульгарно.

— Его все так называют. Не пытайся сменить тему.

— Зачем тебе понадобилось звонить ему вчера вечером?

— Я не могла связаться с ним раньше.

— Почему ты не подождала, когда вернешься в Нью-Йорк и…

— Потому что я увидела, в каком состоянии Рио-Норт.

— Ну, мне нужно время, чтобы все обдумать, поставить вопрос на рассмотрение совета директоров, проконсультироваться у лучших…

— У нас нет на это времени.

— Ты не дала мне возможности выработать собственное мнение.

— Мне плевать на твое мнение. Я не собираюсь спорить ни с тобой, ни с советом директоров, ни с твоими профессорами. Ты должен сделать выбор, и ты сделаешь его прямо сейчас. Просто скажи: да или нет.

— Опять твои диктаторские замашки…

— Да или нет?

— Вот вечно ты так. Ты всегда все переворачиваешь и сводишь к одному: да или нет. В мире нет безусловных вещей, нет абсолюта.

— Стальные рельсы — абсолют, и мы их либо получим, либо нет. Третьего не дано.

Она ждала. Он не отвечал.

— Ну, так что ты скажешь?

— Ты берешь на себя ответственность?

— Да.

— Валяй, — сказал он и тут же добавил: — Но на свой страх и риск. Я не отменяю заказ, но и не даю тебе никаких гарантий насчет того, что я скажу совету директоров.

— Можешь говорить что угодно.

Она поднялась, чтобы уйти. Он чуть привстал, не желая завершать разговор на столь определенной ноте.

— Надеюсь, ты понимаешь, что понадобится уйма времени, чтобы завершить это дело, — сказал он с надеждой в голосе. — Это все не так просто.

— Ну конечно, конечно, — сказала она. — Я направлю тебе подробный отчет, который составит Эдди и который ты все равно не станешь читать. Эдди поможет тебе подготовить по нему сообщение. Сегодня вечером я уезжаю в Филадельфию. Мне нужно встретиться с Реардэном. У нас с ним впереди много дел. — И добавила: — Это все так просто, Джим.

Она уже повернулась, чтобы уйти, когда он заговорил вновь, и то, что он сказал, показалось ей поразительно бессмысленным:

— Тебе-то хорошо. Для тебя это все вполне нормально. Другие так не могут.

— Как не могут?

— Другие — они человечны, они способны чувствовать. Они не могут посвятить всю свою жизнь железу и поездам. Тебе хорошо, у тебя никогда не было никаких чувств. Ты вообще никогда ничего не чувствовала.

Она остановилась и посмотрела на него. Отразившееся в ее темно-серых глазах изумление постепенно исчезало, уступая место спокойствию, затем в ее взгляде появилось какое-то странное выражение, напоминавшее усталость, но казалось, это было нечто более глубокое, чем сопротивление скопившемуся в ней утомлению.

— Да, Джим, — сказала она тихо. — Мне кажется, я никогда ничего не чувствовала.

* * *

Потолок был низким и тяжелым, как в подвале, и, проходя по комнатам, люди невольно пригибали голову, словно тяжесть нависавшего сверху панельного свода давила на плечи. Круглые обитые темно-красной кожей кабины были встроены в каменные стены, выглядевшие так, словно их разъели время и сырость. Окон не было, лишь полоски голубоватого света, напоминавшего о светомаскировке при военном положении, пробивались сквозь проемы в каменной кладке. Узкая, длинная лестница вела вниз, словно спускаясь глубоко под землю. Это был самый дорогой бар Нью-Йорка, и находился он на крыше небоскреба.

За столом сидели четверо мужчин. Находясь на высоте шестидесяти этажей над городом, они разговаривали негромко, не так, как человек обычно говорит на большой высоте, охваченный чувством свободы при виде простирающегося перед ним пространства; их голоса звучали приглушенно, под стать подвальной обстановке.

— Условия и обстоятельства, Джим, — сказал Орен Бойл, — условия и обстоятельства, абсолютно непредвиденные. У нас все было готово для производства этих рельсов, но произошел непредвиденный поворот событий, который никто не в силах был предотвратить. Если бы ты дал нам хоть какой-то шанс, Джим.

— По-моему, разобщенность является главной причиной всех социальных проблем, — медленно, растягивая слова, сказал Таггарт. — Моя сестра имеет некоторое влияние в определенных кругах наших акционеров, и мне не всегда удается противостоять их разрушительным действиям.

— Точно, Джим. Разобщенность — вот в чем проблема. Я абсолютно уверен, что в нашем сложном индустриальном обществе ни одна сфера бизнеса не может развиваться успешно, не взяв на себя часть проблем других отраслей.

Таггарт сделал глоток из своей рюмки и поставил ее обратно на стол.

— На их месте я бы уволил бармена, — сказал он.

— Возьмем, к примеру, «Ассошиэйтед стал». У нас самые современные заводы в стране и самая лучшая организация производства. Это неоспоримый факт — в прошлом году журнал «Глоб» присудил нам премию за эффективность производства. Поэтому мы можем утверждать, что сделали все, что в наших силах, и никто не имеет права нас в чем-либо обвинять. Но что же поделаешь, если дефицит железной руды — национальная проблема. Мы не могли получить руду, Джим.

Таггарт ничего не ответил. Он сидел за столом, широко расставив локти, хотя стол и без того был маленьким и неудобным. Троим его собеседникам пришлось потесниться, но они, казалось, воспринимали это как само собой разумеющееся.

— Сейчас никто не может получить руду, — продолжал Бойл. — Природные запасы исчерпаны, оборудование изношено, материалов не хватает, с транспортом перебои… имеются и другие неизбежные трудности.

— Горнодобывающая промышленность разваливается. Отсюда и крах горного машиностроения, — сказал Пол Ларкин.

— Общеизвестно, что все сферы экономики взаимосвязаны и взаимозависимы, — сказал Орен Бойл. — Поэтому каждый обязан брать на себя часть бремени всех остальных.

— По-моему, так оно и есть, — сказал Висли Мауч, но на него никто никогда не обращал внимания.

— Моей целью, — продолжал Бойл, — является сохранение свободной рыночной экономики, которая, по всеобщему мнению, проходит сейчас своего рода проверку. Если она не докажет своей социальной значимости и не примет на себя ответственности за судьбу всего общества, народ такую экономику не поддержит. Она просто рухнет, если не выработает в себе дух коллективизма, в этом нет никакого сомнения.

Орен Бойл возник неизвестно откуда пять лет назад, и с тех пор его портрет систематически появлялся на обложках всех журналов страны. Он начал свое дело, имея всего сто тысяч личного капитала и получив заем в двести миллионов от государства. В настоящее время он возглавлял огромный концерн, поглотивший множество компаний поменьше. Как он любил повторять, его пример наглядно доказывал, что у человека все еще есть шанс преуспеть в этом мире благодаря личным способностям.

— Единственным оправданием частной собственности — сказал Бойл, — является ее служение обществу.

— По-моему, так оно и есть, — сказал Висли Мауч. Орен Бойл шумно отхлебнул ликер из своей рюмки. Он был крупным мужчиной, и у него была привычка, разговаривая, сильно и размашисто жестикулировать. Все в его внешности говорило о том, что он полон жизни, за исключением маленьких и узких, как щелочки, глаз.

— Джим, — сказал он, — похоже, что сплав Реардэна — сплошное надувательство. Я слышал, что ни один из экспертов не дал ему положительной оценки.

— Да, ни один.

— Мы долгие годы усиленно работали над проблемой улучшения качества стальных рельсов, но при этом увеличивается и их вес. Это правда, что рельсы из сплава Реардэна легче, чем рельсы, изготовленные из самой дешевой марки стали?

— Да, правда, — сказал Таггарт. — Легче.

— Но это же просто смешно, Джим. Это же невозможно. Физически. И ты собираешься поставить их на такую загруженную, скоростную, важную линию?

— Да.

— Ты же сам себе создаешь проблемы.

— Не я, моя сестра. — Таггарт сидел, медленно вращая двумя пальцами ножку рюмки. На мгновение воцарилась тишина. — Национальный совет по вопросам металлургической промышленности принял резолюцию об организации комитета с целью изучения металла Реардэна. Ввиду того, что его практическое применение может представлять опасность для общества.

— По-моему, мудрое решение, — сказал Висли Мауч.

— Когда все сходятся в одном, — голос Таггарта вдруг стал хриплым, — когда все абсолютно единодушны, как смеет один человек пренебрегать общим мнением и выражать несогласие? По какому праву? Вот что я хочу понять — по какому праву?

Взгляд Бойла был устремлен прямо на Таггарта, но в полумраке, царившем в баре, было невозможно отчетливо рассмотреть лицо: он различил лишь расплывчато-водянистое голубоватое пятно.

— Если задуматься о природных ресурсах, недостаток которых мы ощущаем столь остро; если задуматься о жизненно важном сырье, которое отдельные частные лица изводят на безответственные эксперименты; если задуматься о руде… — Бойл недоговорил и снова посмотрел на Таггарта.

Но Таггарт, казалось, знал, что Бойл ждет ответа, и с удовольствием растягивал паузу.

— Общество, Джим, жизненно заинтересовано в природных ресурсах, таких, как железная руда, — продолжал Бойл. — И оно не может оставаться равнодушным к бездумному расточительству какого-то антиобщественного индивидуума. Ведь частная собственность есть лишь доверительное пользование имуществом во имя благосостояния всего общества в целом.

Таггарт взглянул на Бойла и многозначительно улыбнулся. Эта улыбка, казалось, говорила, что те слова, которые он сейчас произнесет, послужат, в какой-то мере, ответом на рассуждения Бойла.

— Это не выпивка, а какие-то помои. Наверное, такова цена, которую вынужден платить интеллигентный человек, чтобы не тереться бок о бок со всяким сбродом. Но все же им следовало бы знать, что они имеют дело с людьми, которые знают, что такое хорошее спиртное. Раз уж я плачу, мне хотелось бы получить все сполна и в свое удовольствие.

Бойл ничего не ответил. Его лицо вдруг стало мрачным и угрюмым.

— Послушай, Джим… — начал он медленно. Таггарт улыбнулся:

— Что? Я тебя слушаю.

— Джим, я уверен, ты согласен с тем, что нет ничего страшнее монополизации рынка.

— Да, это так, — сказал Таггарт. — С одной стороны. Но с другой стороны, есть еще и ничем не сбалансированная, наносящая огромный ущерб конкуренция.

— Ты прав. Ты абсолютно прав. Нет ничего лучше золотой середины. Поэтому я считаю, что долг общества состоит именно в том, чтобы устранять крайности, ты согласен?

— Да, согласен.

— Давай теперь рассмотрим, как обстоят дела в горнодобывающей промышленности. Валовой объем добычи руды катастрофически падает. Это ставит под угрозу существование сталелитейной промышленности как таковой. Сталелитейные заводы закрываются один за другим по всей стране. Остался только один, который по удачному стечению обстоятельств всеобщий кризис обошел стороной. Там вроде бы добывают много руды и всегда поставляют в срок. Но кто получает прибыль? Никто, кроме владельца. Как, по-твоему, это справедливо?

— Нет, не справедливо.

— Большинство из нас не является владельцами рудников. Как же мы можем конкурировать с человеком, заполучившим чуть ли не монопольное право на природные ресурсы, принадлежащие, в конечном счете, всем? Ничего удивительного, что ему всегда удается вовремя поставлять сталь, в то время как нам приходится бороться за каждый килограмм руды, ждать, терять клиентов и, в конце концов, разоряться. Разве это в интересах общества — позволить одному человеку уничтожить целую отрасль?

— Конечно же, нет, — ответил Таггарт.

— Мне кажется, что национальная политика должна быть направлена на то, чтобы каждый получал по праву причитающуюся ему долю рудных ресурсов с целью сохранения всей отрасли в целом. Как ты считаешь, это справедливо?

— Справедливо.

Бойл вздохнул и осторожно сказал:

— Но, наверное, в Вашингтоне не так много людей, которые могли бы понять социально-прогрессивную политику?

— Такие люди есть, их, конечно, немного, и к ним требуется особый подход, но они есть. Может быть, я поговорю с ними.

Бойл взял свою рюмку и залпом опустошил ее — так, будто он уже услышал все, что хотел услышать.

— Раз уж мы заговорили о прогрессивной политике, Орен, — сказал Таггарт, — ты мог бы задать себе следующий вопрос: сейчас, в период острого кризиса в сфере транспортных услуг, когда десятки железных дорог становятся банкротами и огромные территории остаются без железнодорожного сообщения, отвечают ли интересам общества совершенно ненужное чрезмерное скопление железных дорог в одном районе и хищническая конкуренция со стороны новичков на территориях, где давно обосновавшиеся компании имеют исторически сложившийся приоритет?

— Ну что ж, — сказал Бойл довольным голосом, — мне кажется, это очень интересный вопрос и его стоит рассмотреть более детально. Я мог бы поговорить об этом кое с кем из моих друзей в Национальном железнодорожном союзе.

— Не имей сто монет в облигациях, а имей сто друзей в организациях, — лениво промолвил Таггарт. Он неожиданно повернулся к Ларкину: — Ты согласен, Пол?

— Что? А, да. Да, конечно, — ответил тот удивленно.

— Я рассчитываю на тебя, Пол.

— Гм?

— Я рассчитываю на твои обширные дружеские связи. Казалось, все прекрасно знали, почему Ларкин ответил не сразу. Он как-то сник и, съежившись, придвинулся к столу.

— Если все объединятся во имя общей цели, никто же не пострадает! — выкрикнул он вдруг полным отчаяния голосом. Он заметил, что Таггарт пристально смотрит на него, и умоляюще добавил: — Мне бы очень не хотелось, чтобы из-за нас кто-нибудь пострадал.

— Это совершенно антиобщественная позиция, — медленно растягивая слова, сказал Таггарт. — Тот, кто боится признать необходимость определенных жертв, не имеет никакого права говорить об общей цели.

— Я прекрасно знаю историю, выпалил Ларкин, — и признаю существование исторической необходимости.

— Вот и хорошо, — сказал Таггарт.

— Я ведь не могу выступать против общемировой тенденции? — взмолился Ларкин.

— Конечно же, нет, — сказал Висли Мауч. — Нас с вами никто не упрекнет, если мы…

При звуке его голоса Пол вздрогнул и отпрянул от стола. Его словно покоробило. Он органически не выносил Мауча.

— Надеюсь, ты хорошо провел время в Мексике, Орен? — вдруг громко-непринужденным тоном спросил Таггарт.

Казалось, все понимали, что цель сегодняшней встречи достигнута и они получили ответы на все интересовавшие их вопросы.

— Мексика — прекрасная страна, —бодро ответил Бойл, — она вдохновляет и дает обильную пищу для размышлений. Продуктовые пайки у них, правда, не ахти. Я даже приболел немного. Но они там вовсю стараются поставить страну на ноги.

— И как у них идут дела?

— По-моему, прекрасно, просто прекрасно. Правда, сейчас там… Но в конце концов, они ведь нацелены на будущее. У Народной Республики Мексика большое будущее, это я вам точно говорю. Через пару лет они всех нас заткнут за пояс.

— Ты был на рудниках Сан-Себастьян?

Все четверо за столом сразу выпрямились и внутренне напряглись. Каждый из них вложил уйму денег в акции этих рудников.

Бойл ответил не сразу, и от этого его голос неожиданно прозвучал неестественно громко, когда он выпалил:

— О да, конечно. Именно за этим я и ездил в Мексику.

— И?..

— Что «и»?

— Как там у них дела?

— Великолепно. Просто великолепно. Это бесспорно самое богатое месторождение меди в мире.

— Ну и как они — работают?

— Еще бы. Я в жизни не видел такой бурной деятельности.

— И чем конкретно они занимаются?

— Знаешь, у них там управляющий мексикашка какой-то, я не понял и половины из того, что он мне говорил. Но работают они много, это точно.

— Какие-нибудь проблемы?

— Проблемы? Где угодно, только не там. Рудники Сан-Себастьян — последнее оставшееся в Мексике частное предприятие, и это многое меняет. Именно поэтому там кипит работа.

— Орен, — осторожно произнес Таггарт, — а как насчет слухов, что рудники Сан-Себастьян собираются национализировать?

— Клевета, — ответил Бойл. — Просто грязные слухи. Уж я-то знаю. Я ужинал с министром культуры Мексики и обедал с прочими шишками.

— Вообще-то следовало бы издать закон об ответственности за распространение слухов и сплетен, — угрюмо проронил Таггарт. —Давайте выпьем еще.

Он раздраженно махнул рукой, подавая знак официанту. В темном углу зала была небольшая стойка, за которой стоял старый, с изрезанным морщинами лицом бармен. Он подолгу стоял неподвижно и, когда его подзывали, передвигался с высокомерной медлительностью. Его обязанностью было так обслуживать посетителей, чтобы, находясь в этом баре, они получали максимум удовольствия, но он вел себя как издерганный фельдшер на приеме венерических больных.

Все четверо молча сидели за столом, пока официант не принес очередную порцию выпивки. Он поставил бокалы на стол — в полутьме они напоминали четыре бледно-голубых язычка слабого пламени. Таггарт взял свой бокал и вдруг улыбнулся.

— Давайте выпьем за жертвы во имя исторической необходимости, — сказал он, глядя на Ларкина.

На мгновение наступила тишина. В освещенной комнате это было бы состязанием людей, смотрящих в глаза друг другу, но здесь, в полумраке, каждый видел лишь темные провалы глазниц других. Затем Пол Ларкин поднял бокал.

— Плачу за всех, ребята, — сказал Таггарт.

Никто не нашелся, что ответить, пока Бойл с вежливым любопытством не заговорил:

— Послушай, Джим, я хотел у тебя спросить, что, черт побери, творится на твоей линии Сан-Себастьян?

— Что ты хочешь сказать? Что там не так?

— Ну, не знаю, но мне кажется, что пускать по такой линии всего один пассажирский поезд в день — это…

— Один поезд в день?!

— …это просто курам на смех, к тому же еще какой поезд. Ты, наверное, унаследовал эти доисторические вагоны от своего прапрадедушки, да и он, должно быть, гонял их нещадно. А где ты откопал паровоз?

— Паровоз?

— Вот именно. Я, кроме как на фотографиях, раньше такого не видел. В каком музее ты его раздобыл? Ну-ну, не делай вид, будто ничего не знаешь, скажи, что ты затеял?

— Да, конечно, я знаю, — поспешно сказал Таггарт. — Это всего лишь… Ты случайно оказался там именно на той неделе, когда у нас возникла небольшая заминка с локомотивами — давно заказали новые, но вышла заминка, — ты ведь знаешь, какие у нас проблемы с вагоностроителями, но это временно.

— Конечно, — сказал Бойл, — заминки неизбежны. Тем не менее, на таком ужасном поезде я еще не ездил. Чуть душу из меня не вытряс.

Через несколько минут все заметили, что Таггарт замолчал. Казалось, он был поглощен собственными проблемами. Когда он резко, без извинений поднялся, остальные тоже встали, восприняв это как приказ.

— Было очень приятно, Джим. Очень приятно. Вот так и рождаются великие проекты — за бокалом вина с друзьями, — пробормотал Ларкин, напряженно улыбаясь.

— Преобразования в обществе происходят медленно,— холодно сказал Таггарт, — нужно набраться терпения и быть осторожными. — Впервые за весь вечер он повернулся к Висли Маучу: — Что мне в тебе нравится, Мауч, так это то, что ты не болтлив.

Висли Мауч был человеком Реардэна в Вашингтоне.

В небе еще виднелись отблески заката, когда Таггарт и Бойл вышли на улицу. Резкая перемена обстановки слегка шокировала их — сумрачный бар невольно нагонял чувство, что и весь город погружен в непроглядную темень.

Огромное здание тянулось к небу, возвышаясь над ними, прямое и острое, как занесенный над головой меч. Вдалеке наверху зависло табло гигантского календаря.

На улице было прохладно; Таггарт нервно, раздраженным жестом поднял воротник и застегнул пуговицы пальто. Он не собирался возвращаться вечером на службу, но пришлось. Ему нужно было переговорить с сестрой.

— …впереди у нас трудное дело, Джим, — говорил Бойл, — трудное дело, в котором так много опасностей и осложнений, в котором так много поставлено на карту…

— Все зависит от знакомства с теми, от кого все зависит. Осталось только выяснить, от кого именно все зависит,— медленно произнес Таггарт…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *